Наталья Александрова - Восемь обезьян

— Ну, я человек добрый, за лишним барышом не гонюсь, дам тебе честную цену — четыре рубля.

— Ну, Парфен Маркелыч, зря я тебя, выходит, будил! — Старик протянул руку за монетой. — Пойду я уже, пожалуй!

— Куда это ты собрался? — спросил хозяин, вцепившись пальцами в монету.

— К немцу пойду, к Конраду Фридриховичу. Он хоть и не православный, а цену даст христианскую. А то надо же, четыре рубля!

— Ты подожди, Митрофан, ты не спеши! Зачем сразу к немцу? Надо посидеть, поговорить… садись, Митрофан! — он указал гостю на венский стул.

— Да уж чего рассиживаться? Время позднее, на улицах неспокойно. Либо назови честную цену, либо уж я пойду.

— Это тебе-то, Митрофан, неспокойно? — усмехнулся Парфен Маркелыч. — Чья бы корова мычала… ну ладно, так и быть, заплачу тебе шесть рублей по старой дружбе, больше твой кругляш все одно не стоит.

— Ну, побойся Бога, Парфен Маркелыч!

— Да сколько же ты хочешь?

— Меньше десяти никак нельзя. Меньше десяти — это уже обидно. Зря мы, что ли, работали?

— Десяти-и? — протянул хозяин. — Да ты, Митрофан, видать, крепко выпил! Десять — это уж ты загнул! Твой кругляш и вовсе таких денег не стоит, а на нем еще кровь… ее ведь отмывать нужно.

— Ну, не впервой тебе кровь-то отмывать! В общем, так, Парфен Маркелыч: либо бери за десять, либо я к немцу пойду.

— Да тебе и немец столько не даст!

— А вот мы это поглядим.

— Ладно, коли уж ты меня разбудил — давай договоримся. Заплачу тебе семь рублей, хоть мне это и в убыток получится. Но уж ни на копейку больше!

— Девять, — строго ответил Митрофан.

— Ох, что с тобой делать… семь с полтиной.

— Восемь — или ухожу. — Митрофан шагнул к двери.

— Ну ладно, ладно! — Хозяин слез с кровати, подошел к божнице, вытащил из-за икон старый потертый бумажник, достал из него три бумажки и протянул ночному гостю: — Держи, Митрофан, пользуйся! Исключительно по старой дружбе!

— Э, отец родной! — скривился старик. — Мы же на восьми рублях сговорились, а туточки только семь!

— Что, правда семь? Ох, извини, Митрофан, должно быть, обсчитался! — и он протянул старику еще одну бумажку. — Теперь-то в расчете?

— В расчете, в расчете!

— Смотри, если еще такой кругляш попадется — непременно мне неси.

Тут же в спальне появился телохранитель хозяина, словно почуял, что сделка завершена. Он проводил Митрофана к выходу, запер за ним дверь и снова вернулся к хозяину:

— Еще чего прикажете?

— Сейчас больше ничего, а чуть рассветет, кликни того мальчишку, пускай сбегает к его превосходительству Луке Иванычу Яблокову да скажет, что у меня для него есть редкая монета. Так пусть и передаст — очень, говорит, редкая монета, я за нее двести рублей прошу.

У подъезда, как всегда, присутствовала Антонина Васильевна.

— Что-то ты, Надя, бледная такая, — сказала она, — и пальто это тебе не идет никак.

Надежда посмотрела на пальтецо, которое ее невестка забыла выбросить лет семь назад, и порадовалась, что забыла у Полины Огурцовой тирольскую шляпу, не то Антонина Васильевна посчитала бы ее психически больной. Впрочем, приглядевшись к соседке, Надежда поняла, что та сегодня не в лучшей форме. Щеки Антонины обвисли, она сопела носом, глаза смотрели грустно.

— А у вас что случилось?

— Случилось… — Антонина отвернулась, помолчала немного, потом призналась: — С Люськой мы поругались, с племянницей. То есть это она мне такого наговорила, я даже не ожидала. Она все никак не может забыть того мужика, ну и взбрело ей в голову, что это я виновата, что он ее бросил. Дескать, как только побывали они у меня в гостях, так он и слинял. Так, может, это я ему чего про Люську наговорила?

Я уж и так и этак, а потом и ляпнула про обезьяну, что никак не могу понять, куда она делась. Ну, тут и пошла Люська вразнос. Я ей говорю, дура, с кем ты останешься, если и со мной разлаешься? А она: никто мне не нужен, вы все мне зла хотите, я вообще повешусь, и тогда вам всем будет стыдно!

— Как думаете, повесится? — опасливо спросила Надежда.

— Да нет, это она так, болтает просто, — отмахнулась Антонина. — Но я прямо спать не могу, до чего меня эта история волнует. И правда, странно себя мужик тот повел. Вот чего ему от Люськи надо было? Взять-то с нее нечего, это уж точно…

Надежда открыла было рот, чтобы сказать, но вовремя прикусила язык. Однако Антонина Васильевна недаром славилась в их доме своей наблюдательностью. Она что-то почувствовала и посмотрела на Надежду в упор.

— Надя, ты что-то знаешь!

— Ладно, — решительно сказала Надежда, — только разговор будет долгий.

— А пойдем ко мне, — оживилась Антонина, — чаю попьем, я как раз пирог испекла, с лимоном.

Чай у Антонины был хорош — ароматный и крепкий, а пирог вообще выше всяческих похвал.

— Встретилась я тут случайно со своей бывшей коллегой, — издалека начала Надежда, осторожно подбирая слова, — у нее танцевальный кружок, танго танцуют, и увидела на фотографии примерно такую же обезьяну, как у вас…

Дальше пошел разговор про химчистку, затем Надежда помялась немного и призналась про мастерскую, где она заказала собаку для Алки Тимофеевой.

— Да я же знаю ту мастерскую! — обрадовалась Антонина. — Совсем рядом с метро!

Дальше пошло легче. Стараясь не смотреть Антонине в глаза, Надежда скороговоркой сообщила, что взялась ввести все записи в компьютер. Просто так, уж больно мастер симпатичный.

— Угу… — сказала Антонина Васильевна.

Надежда дошла до Сугробова, а потом сообщила, что совершенно случайно познакомилась с сотрудницей детективного агентства Аленой Синицей, и та все взяла на себя.

— Случайно? — прищурилась Антонина.

— Случайно, — твердо ответила Надежда.

— Ага, — сказала Антонина Васильевна.

Поминутно ссылаясь на Алену, Надежда сообщила о дальнейших поисках обезьян и о том, как рядом все время толокся мужчина.

Тут она показала фотографию с телефона:

— Этот?

— Он! — припечатала Антонина. — Стало быть, он за обезьяной моей охотился? Кто же он такой?

— Жулик! — сказала Надежда. — Уголовник, живет по чужому паспорту и отвечать будет за соучастие в убийстве.

— Ох! — сказала Антонина Васильевна и схватилась за голову. — Ну и ну! Это же надо!

— Сейчас его, наверное, уже в полиции допрашивают. А монета так и пропала, напрасно он все эти поиски затеял.

— Какая монета? — встрепенулась Антонина Васильевна. — Маленький такой кругляшок?

Она тяжело поднялась с места, направилась в комнату и вытащила из ящика комода монету. Надежда потеряла дар речи и только смотрела на тускло блестевшую небольшую монету. Потом перевела дух и осторожно взяла ее в руки. Ну да, похоже, та самая монета, про которую читала она в дневниках Михаила Юрьевича. С одной стороны на монете была изображена птица с длинным клювом, в когтях она держала солнце. С другой стороны был портрет грозного мужчины с узкими, как у змеи, чуть раскосыми глазами. И еще надпись на непонятном языке.