Лариса Капелле - Черное зеркало колдуна

«Бодлер, подлец, не доживет до весны (((»

Кася парировала:

«А мне по барабану».

Через какое-то время пришло предложение мирного урегулирования конфликта:

«Оставь хотя бы наружку! Пожалуйста, подумай о мерах безопасности, будь разумной!»

Кася отправила:

«Подумаю…»

И как обещала, поразмыслила минут с десять. Потом размеренным шагом отправилась за лестницей. Освободила наружные камеры от скотча и показала в глазок Fuck you. Пришло: «Спасибо», отправила: «Пожалуйста». После недолгого перерыва пришло вопросительное:

«Мир?)))»

Ответом было второе «подумаю». После этого Кася отключилась. Размышлять о превратностях ее отношений с Кириллом не хотелось. Факт наблюдения за ее жизнью извне вывел ее из себя ненадолго. Она даже удивилась собственной наивности, вспомнив, что идея установить видеонаблюдение принадлежала Кириллу. Могла бы раньше догадаться, глупая курица! Квалификация Кирилла ей была известна, он был очень хорошим компьютерщиком и криптографом. А от этого до хорошего взломщика рукой подать. Сама видела их совместные действия с Бодлером. Скажи мне, кто твой друг!.. Потом погрустила на тему, что все у них с Кириллом не как у людей. Следом запретила себе об этом думать. С Кириллом она разберется после, когда он появится. А сейчас порох тратить впустую незачем, еще пригодится. Вернулась к сегодняшнему предложению Бодлера. А, чем черт не шутит, в конце концов, чем она рискует? Замок и реставрационные работы никуда от нее не убегут, а мать поворчит и перестанет, за тридцать лет Касиной жизни родительница уже привыкла к причудам собственной дочери.

Так что на следующий день Бодлер мирно клевал носом в Касином внедорожнике, несущемся на полной дозволенной скорости в Париж.

Москва, август 1589 года

Пятый год пошел, как венчали на царствование Федора Иоанновича. Царь был тихий, кроткий, войну не любил, никого не притеснял. Времена пошли спокойные, хорошие времена.

Боярин Еремей Иванович Шацкий вздохнул, погладил окладистую бороду с пробивавшейся уже, все-таки сорок пять недавно стукнуло, сединой. С царем Иваном Васильевичем все по-другому было, проснешься утром и не знаешь, доживешь до вечера или нет. Горяч был царь Иван, да и на расправу скорехонек. Еремей один раз еле-еле ноги унес, схоронился со своим семейством в деревушке под Ярославлем. Так царский гнев и переждал. Тем временем Бельские в почет вошли, им вовремя сумел парой штук лучшей голландской шерсти поклониться, у купцов английских выторговал, да речным жемчугом. Бельские не забыли и в обиду не дали. Так тяжелое время и пережил. А сейчас вроде бы жить да радоваться. Москва разбогатела, словно отдышавшись от опричнины и дикого времени. Народишко подобрел, ожили ремесленники, зашевелились купцы, сначала робко, с оглядкой заторговали, а потом и вовсе наводнили город всем, чем богата была Московия: салом, льном, пенькой, мехами, воском, лесом. Тут и заморский торговый люд не заставил себя ждать. Конечно, шептали по углам, что вовсе не царь-батюшка правит, а его шурин, брат царицы Ирины. Что правда, то правда, Борис Годунов без шума, медленно, но верно прибрал власть к рукам. Да только простому люду какое дело, кто правит, царь или его шурин?!

Еремей Бориса знал давно, только дружбы между ними особой не водилось. Еремей в свое время по молодости и по наивности полагал, что дороже всего ратная слава. Вот и мотало его с одного поля битвы на другое, однако ни чести, ни богатства ему это не принесло. Борис же умнее всех оказался, с ранних лет сообразил, что дворцовые интриги дают куда больше, нежели ратные подвиги. Да и пока воины сражаются, кто рядом царю все, что нужно, на ушко нашептывает? Так и сабелькой махать незачем. Понял Борис и то, что до поры до времени лучше в тени держаться, а не высовываться. Высунувшуюся башку, не ровен час, быстрехонько снесут, особенно такой государь горячий, как покойный Иван Васильевич.

Еремей вздохнул и почесал бороду. С чего это его на воспоминания понесло? Не до былого ему сейчас, с сегодняшним бы разобраться, а то как пятого дня не заладилось, так и пошло все кувырком.

Сначала неподалеку от боярской усадьбы английских купцов ограбили. И не каких-нибудь, а которые от тамошней королевы подарки везли московскому царю. Шацкий в других державах не бывал, но про их диковины был наслышан, недаром купцы часто и у него останавливались. Это все Толоконников, управляющий, придумал. Воров сыскать было поручено подьячему Федору Басенкову. Третьего дня, говорят, он по соседству наведывался и про постоялый двор Кузьмы Скоробогата расспрашивал. Скоро мог и к боярину нагрянуть. Толоконников вон даже разволновался, а чего тревожиться-то?! У Скоробогата свои беды, а боярину чужие ни к чему, ему бы со своими разобраться.

Шацкий покачал головой. Басенков – пес упрямый, если след взял, то не собьется, о подьячем что только не рассказывали. Да про крутой нрав, въедливость и упрямство Федора слухи всякие ходили. И никому, ни отъявленному татю, ни бывалому офене, ни мелкому воришке, ни самому ловкому плуту, не хотелось попадаться в руки подьячего. Он любого, самого хитрого и опытного разбойника мог выследить, схватить и к суду представить. Потому и понятно, что Басенкову, несмотря на молодость, все место судьи Земского приказа прочили. Вот времена пошли, без роду, без племени и в судьи! Боярин завистливо вздохнул, покачал головой и начал было возмущаться несправедливостью эпохи, но, вспомнив собственные заботы, запечалился.

Горькие думы одолевали боярина не случайно. Как с утра не заладилось, так и пошло-поехало. А все из-за Настьки, старшей дочки. Вот ведь не подвезло! Старшая дочка – глупая коровища, вся в мать! Когда женился, надеялся на свояков Ольгердовичей, в то время они в почете были. Поэтому и посватался к их сестре Марфе. Не поглядел, что лицом нехороша да небогата. На родню больше смотрел. Да только расчет недальновидным оказался. Ольгердовичи через четыре года в немилость впали. Забылись и загордились, да и в литовскую сторону стали заглядываться, к латинской вере примериваться. Вот и поволокли их как миленьких на дыбу, а там от их гордости да ума многомудрого и ошметков не осталось.

Он еще раз вздохнул. Почему тогда отца своего не послушался? Как говорил старик, так и получилось. От жены ни почестей, ни богатства, одна худая слава досталась. Ладно, если бы собой хороша была, так нет же: худа и высока, как верста коломенская, глаза совиные, круглые, на коже словно черти горох молотили, ладно хоть на характер добрая, хозяйственная, да и умом Бог не обделил, а вот красоты не дал. И старшая, Настька, вся в мать пошла. Поэтому и сватов никто не засылает.