Антон Леонтьев - Билет в Зазеркалье

У Инны отлегло от сердца — сын воспринял похищение как незабываемое приключение, к тому же устроенное ей самой. Переубеждать его не имело смысла.

Ни малейшего.

— А кто тебя похитил… я хотела сказать — сопровождал?

Женечка быстро перечислил:

— Там были четыре дяди, все в черном. Один из них сказал, что они твои друзья. Только какие-то странные они, эти твои друзья. А они к нам в гости придут?

Инна резко тряхнула головой — нет, визит таких друзей ей точно не требовался.

— А эти дяди… Они вели себя с тобой корректно?

Сын, хватая последний оладушек, нахмурился:

— Мамочка, а что такое корректно?

Понимая, что задавать этот вопрос не стоит, Инна все же не смогла удержаться:

— Ну, они тебя не… не били? Не обижали? Не щупали как-то странно?

— Мамочка, они же твои друзья! Они странные, но хорошие! Один даже играл со мной в приставку, а потом, когда нам надо было ехать к тебе, сказал, что мы сейчас секретные агенты, и поэтому мне надо завязать глаза и заклеить рот. Но я ничуточки не испугался. Потому что это все была игра. Ты ведь ее организовала, мамочка?

Инна на мгновение закрыла глаза. Что же, если уж на то пошло, она действительно организовала эту игру. Игру на жизнь и смерть.

Хотя нет, не она, а братья Шуберт.

Раздался звонок в дверь, и благостная, наверное, даже чересчур благостная атмосфера последнего часа вдруг в мгновение ока улетучилась. Олеся, опрокинув кружку с чаем, ойкнула, а Мила Иосифовна застыла с вилкой в воздухе, на которую был нанизан оладушек.

Только Женечка как ни в чем не бывало, доскребая банку сгущенки, спросил:

— Мамочка, а ты что, открывать не будешь? Это ведь могут быть твои друзья. Решили к нам заглянуть…

Звонок повторился. Инна, чувствуя, что ей делается плохо, обернулась и заметила лежавший на кухонном столе нож.

А что, если так называемые друзья, вернее, люди братьев Шуберт заявились к ней? Ведь они прекрасно знали, в какой именно квартире она живет, а миновать пост охраны внизу им не составит никакого труда…

Инна поднялась и вдруг поняла, что направилась к кухонному столу, дабы на самом деле взять в руки нож.

Нет, наверное, уже и нож не поможет , да и Женечку это испугает. А что, если просто затаиться в квартире и не открывать?

— Я предлагаю игру, — сказала тихо Инна, хотя услышать ее за входной дверью уж точно никто не мог. — Мы сделаем вид, что в квартире никого нет! Это же так смешно!

Женечка, хихикая, тотчас поддержал ее:

— Мамочка, давай!

Звонок прозвучал в третий раз, и Мила Иосифовна медленно кивнула. Олеся, осторожно соскользнув со стула, взяла тряпку и принялась вытирать разлившийся чай.

— А вдруг это привезли мою приставку, мамочка? — произнес вдруг Женечка и сломя голову ринулся в холл. — Дяди же сказали, что мне ее доставят…

Инна побежала за ним, перехватила сына, прижала к себе и прошептала, зажимая ему рот рукой:

— Это не приставка. Я тебе сама куплю, обещаю…

Из-за двери раздалось потявкивание, а затем послышался приглушенный голос:

— Видимо, куда-то ушли, Долли. Или еще не вернулись. Ладно, пойдем домой…

Чувствуя невероятное облегчение от того, что это были не самозваные друзья, Инна быстро подошла к двери и распахнула ее.

На пороге стоял молодой привлекательный сосед со своей лохматой собачкой.

Сосед явно не рассчитывал, что дверь откроется, смутился (Инна снова отметила, что это ему очень шло) и произнес:

— Добрый вечер. Мы с Долли не хотели вас беспокоить, просто…

Он замялся и выпалил:

— Просто я хотел удостовериться, что у вас все в порядке. Ну, мы хотели удостовериться…

Собачка Долли, словно в подтверждение, тявкнула, замахала кургузым хвостиком, а затем без спроса ринулась в холл и, подбежав к Женечке, принялась скакать около него.

— Извините, я ее сейчас же заберу… — еще больше смутившись, произнес сосед.

А Инна, улыбнувшись, ответила:

— Ничего-ничего. Проходите! У нас имеются блинчики и оладушки.

И только потом поняла, что, по всей видимости, ни блинчиков, ни оладушек уже не осталось.

Из кухни выглянула испуганная Олеся, и Инна поспешила ее успокоить:

— Все в порядке. Это наши соседи — Долли и…

Она снова вспомнила, что понятия не имеет, как зовут элегантного соседа. Интересно, а сколько ему лет? Двадцать восемь? Тридцать? Ну, максимум тридцать два.

Мальчишка, который вполне мог быть ее сыном — и по возрасту соответствовал ее старшей дочери, проживавшей в Сан-Франциско.

— Тимофей, — представился сосед, подходя к Долли и Женечке. — Не бойся, она не укусит, она добрая, просто слишком игривая…

Женечка сначала боязливо погладил собачку, а потом, схватив ее и прижав к себе, заявил:

— А я и не боюсь! Она такая хорошая! И ты тоже хороший. Правда ведь , мамочка?

Инна смутилась, а сосед Тимофей, с улыбкой взглянув на нее, произнес:

— Ну, не мне судить об этом, однако, вероятно, малыш прав.

Инна рассмеялась, а молодой человек (нет, максимум тридцать, вероятно, даже меньше ) сказал:

— Можете называть меня Тима или Тим, мои близкие друзья называют меня Тим.

— А маму зовут Инночка! — произнес, крутясь с Долли, Женечка. — Так ведь, мамочка? Правда, папа называет ее Нинка, но ведь это папа…

Сын в кои-то веки упомянул отца — того самого, который его не любил, не замечал и вообще считал уродом.

Но к отцу мальчик, несмотря на все, был привязан.

Сосед Тимофей, он же Тима, он же Тим, смутился.

— Наверное, я пойду, не буду вам мешать. Тем более что папе может не понравиться.

— Нашему папе многое не нравится, однако это никак не влияет на нашу жизнь, — ответила Инна, подавая соседу руку. — Меня зовут Инна…

Она едва было не представилась ему по имени-отчеству. Только этого еще не хватало!

— Очень приятно, Инна, — улыбнулся сосед Тимофей.

Инна улыбнулась в ответ.

— Ну, Тима, он же Тим, я, кажется, ввела вас в заблуждение, утверждая, что у нас имеются блинчики и даже оладушки. Кое-кто позаботился о том, чтобы их у нас уже не было…

Она выразительно посмотрела на сына, кружившего по холлу с Долли, и тот указал на высунувшуюся с кухни Милу Иосифовну.

— Мамочка, это она все съела! Ты же сама видела! Она говорила, что сладкое вредно, и поедала один блинчик за другим! И оладушки тоже!

Мила Иосифовна немедленно исчезла, Инна развела руками, а Олеся заявила:

— Так я новые напеку…

— Только, дорогая моя, по моему правильному рецепту! — подала голос бухгалтерша. — Инна Евгеньевна, и закройте, прошу вас, дверь, а то мало ли что…

Следующие два часа вышли лучшими за последние годы в жизни Инны. Они все собрались на кухне — благо что места там предостаточно. Было настоящей уморой наблюдать за тем, как две поварихи, молодя (Олеся) и бывалая (Мила Иосифовна), не давая друг другу спуску и постоянно пререкаясь, готовили блинчики и оладушки.