Антон Леонтьев - Билет в Зазеркалье

Инна прекрасно понимала, что поступает глупо, опрометчиво, неправильно, но от осознания этого, а также от восхитительных, умелых, возбуждающих ласк соседа Тимофея хотела только большего.

И прямо сейчас.

Тут распахнулась дверь, и на пороге возник Женечка, правда, не сразу, так как открывал дверь спиной, потому что держал на руках Долли.

Этих нескольких мгновений Инне хватило, чтобы отпрянуть от Тимофея, который, в свою очередь, закинув ногу на ногу, сделал вид, что внимательнейшим образом изучает документы.

— Мамочка, у меня живот болит! Сильно! Кажется, я блинов объелся…

Инна, извинившись, вышла из кабинета и занялась сыном. Судя по всему, он действительно объелся блинов, оладий, варенья и прочих сладостей. Неудивительно, что у него заурчало в животе и сделалось плохо.

К лечению Женечки оперативно подключилась Олеся, заявившая, что сегодня никуда не уедет и переночует прямо здесь, на диване в гостиной , и Мила Иосифовна, громогласно заверявшая, что у нее хоть и нет своих детей, однако имеется тринадцать племянников и племянниц и двадцать девять внучатых племянников и племянниц, благодаря которым она прекрасно знает, что надо делать с мальчиками, объевшимися блинов.

На что Олеся заметила, что у нее два диплома, один из которых педагогический, и что она также прекрасно знает, что делать с мальчиками, объевшимися блинов, и что то, что предлагает Мила Иосифовна, полный нонсенс и что…

Тут начало рвать Долли, которая, судя по всему, не без помощи Женечки, также объелась блинчиками, к тому же не привыкла, чтобы ее так долго таскали на руках, и Инна вдруг поняла, что не имеет ни малейшего понятия, что ей делать.

Поэтому была невероятно благодарна тому, что Тимофей взял инициативу в свои руки, мигом привел в чувство и заставил прекратить перебранку Олесю и Милу Иосифовну, самолично натолок активированного угля, который заставил выпить Женечку, сбегал к себе домой, чтобы принести таблетки для Долли, уложил ребенка в постель, дал Долли таблетки и убрал ее «подарки» на полу кухни, заодно вымыв пол до сверкающей чистоты. Снова разнял затеявших очередную свару Олесю и Милу Иосифовну, припугнув их тем, что если они не прекратят, то выгонит их на улицу, где ждет черный фургон , в результате чего обе дамы тотчас замолчали и стали как шелковые, приготовил ромашковый отвар и велел всем, в том числе и Инне, выпить его. Снова убрал за Долли, которую опять вырвало, на этот раз в холле, хотел было вымыть и холл, однако милостиво согласился, когда Олеся и Мила Иосифовна, без малейшего намека с его стороны, исключительно по собственному почину, наперегонки бросились за ведром, желая вымыть пол самолично. Затем он отправил Олесю в спальню Женечки, чтобы няня прочитала мальчику сказку, отправил Милу Иосифовну на кухню, чтобы та убрала грязную посуду, принес так и не выпитый ромашковый отвар Инне, сидевшей в изнеможении на диване и следившей за всеми перемещениями домашних с неподдельным изумлением, вручил ей бокал, принес из кабинета бизнес-план Геннадия и, опустившись не на диван рядом с ней, как тайно рассчитывала Инна , а в стоявшее на солидном отдалении кресло, тоже отхлебнул из своей чашки ромашкового отвара и спросил с еле заметной, даже несколько виноватой, улыбкой:

— Надеюсь, я все сделал правильно и вы довольны?

Инна в священном ужасе только и могла выдать:

— И жена вас бросила?

Тимофей, усмехнувшись, не без горечи заметил:

— Ну ее новый муж, как я сказал, в отличие от меня, реально богатый.

Инна сочувственно покачала головой, а сосед Тимофей, снова погрузившись в бизнес-план, произнес:

— Ну что же, изучим то, что предлагает вам ваш супруг… Кстати, правильно я понимаю, что это — сам Геннадий Фарафонов?

Инна кивнула, поймав себя на том, что любуется молодым человеком. Неужели она, незаметно для себя самой, стала одной из этих матрон среднего возраста, падких на юных любовников?

— Кстати, может, нам перейти на «ты»? — внезапно спросила Инна.

Тимофей, подняв на нее глаза, улыбнулся и ответил:

— С удовольствием!

Инна, чувствуя себя глуповатой школьницей, спросила:

— Может быть, сделать еще кофе?

Сосед Тимофей расхохотался:

— Нет, кофе, пожалуй, не надо. И блинчиков тоже. Но не откажусь от чая. Однако если разрешишь дать совет — зайди сначала к сыну, он ведь тебя ждет.

Встрепенувшись, Инна оставила Тимофея в гостиной, а сама поспешила в спальню Женечки. И лицезрела следующую картину: Олеся, устроившаяся в кровати рядом с Женечкой, мирно спала, а ее сын, видимо, изъяв из руки няни сборник сказок, шевеля губами, читал.

— Мамочка, тихо! — произнес сын, прикладывая к губам палец и косясь на спящую Олесю. — Она так устала, бедняжка.

Инну разобрал смех — подобные выражения Женечка наверняка почерпнул в сказках, которые обожал. Она опустилась на кровать с другой стороны и, забравшись под легкое одеяло, прижалась к Женечке.

— Тебе почитать на сон грядущий? — спросила она, а сын, мотнув головой, продолжил чтение самостоятельно. Инна, любуясь своим мальчиком, поцеловала его в висок и пригладила непослушные кудри, а Женечка, отодвигаясь от нее, заявил:

— Мамочка, давай без телячьих нежностей! Я уже большой!

Инна сдержала вздох, а ведь сын прав: он в самом деле уже большой. В конце декабря ему исполнится десять.

Что, конечно, не отменяло того факта, что для нее он всегда будет ее маленьким сыночком. А для отца…

Для отца он всегда останется этим уродом.

Шевеля губами, Женечка продолжал чтение, Инна, наблюдая за ним, вдруг поняла, что глаза слипаются: день был крайне суматошный.

Но тут ее привел в чувство вопрос Женечки:

— Он тебе нравится, мамочка?

— Кто? — встрепенулась Инна, а сын, по-прежнему смотря в книгу, уточнил:

— Сосед Тимофей.

Инна вместо ответа снова поцеловала мальчика, на этот раз он не сопротивлялся, удовлетворительно заметив:

— Значит, нравится, мамочка. А он теперь будет моим папой?

Инна, поджав под себя ноги, уселась на кровати, и мягко, но настойчиво забрав у сына книгу, положила ее на одеяло.

— Золотце, у тебя ведь уже есть папа…

Женечка, поморщившись, ответил:

— Но ведь он нас не любит, мамочка? А зачем нам такой? Не лучше ли завести нового?

Вопрос был хороший: в самом деле, не лучше ли? И что, собственно, было препятствием? Как говорится: сорок пять — баба ягодка опять. Только ей вот должно исполниться пятьдесят, но разве это что-то меняет?

Внезапно в голову пришла зловещая мысль о том, как будет звучать эта расхожая залихватская присказка о сорокапятилетней бабе-ягодке на немецком…

— Ну что ты, золотце, — попыталась перевести тему Инна, — родителей ведь не выбирают. Да, наш папа не идеален, это верно, однако его уже не изменишь…