Антон Леонтьев - Билет в Зазеркалье

— А зачем он нам тогда такой вообще нужен? — продолжил спокойным, каким-то даже чересчур спокойным тоном Женечка.

Действительно, зачем? Ведь сын прав: пока не поздно, надо было уйти, порвать с этой жизнью, которая никогда, собственно, и не была ее жизнью, а была жизнью Геннадия, и начать свою собственную.

Пусть даже и в пятьдесят.

Главное, с тем человеком, которого полюбит она сама и который полюбит ее. При мысли об этом она почему-то вспомнила поцелуи с соседом Тимофеем в кабинете. Спрашивается только, отчего?

— Ну, понимаешь, лучше все же такой, чем какой-то иной. Ведь новый может оказаться хуже…

Инна сама знала, что объяснение это для идиотов. И пусть у ее сына синдром Дауна — идиотом Женечка не был точно.

— А вдруг он окажется лучше , мамочка?

Да, вдруг? Инна поняла, что ей нечего возразить. Все последние годы, не менее десяти, а, быть может, и все пятнадцать, если даже не двадцать, она, вместе с Геннадием становясь богаче, могущественнее и влиятельнее, с той же поразительной скоростью теряла то, чего раньше, в те времена, когда они ютились в общежитии или, полные надежд, начинали свое первое дело, у нее было в избытке: свободу.

— Ну, может и окажется. Но понимаешь…

Инна смолкла, потому что Олеся повернулась на другой бок, вообще-то, очень хотелось, чтобы эта соня продрала глаза — тогда бы представилась отличная возможность прекратить тягостную беседу с собственным девятилетним сыном под благовидным предлогом.

Но Олеся, промурлыкав, продолжила спать.

— Так что же, мамочка? — произнес Женечка, который умел быть на редкость настырным.

Весь в отца.

— Понимаешь, это не так просто. В особенности когда твои мама и папа так долго живут друг с другом.

И когда у них так много денег , которые надо делить в случае развода.

— А почему не так просто? — задал вполне логичный вопрос сын, и Инна, схватив сборник сказок, заявила:

— Давай я тебе лучше почитаю. На чем ты остановился?

В глаза бросились витиеватые строчки какой-то сказки: «…королева больше не любит короля, поэтому задумала она его отравить и возвести на престол своего брата-колдуна…»

Быстро отложив книжку в сторону, Инна спросила:

— Золотце, а отчего ты завел этот разговор? Разве тебе не хочется, чтобы папа и мама были вместе?

— Хочется, — ответил Женечка, — но ведь вы уже давно не вместе, мамочка, и не собираетесь быть вместе. Так не лучше ли не мучить друг друга?

О, конечно же, лучше — как сын прав!

— И меня, мамочка, тоже не мучить…

Инна в ужасе уставилась на сына. Господи, ведь она все эти годы была уверена, что он… что он ничего не знает , ничего не видит, ничего не понимает. Что он маленький. Что он занят своими детскими проблемками. Что он, в конце концов, не такой, как все , и поэтому не видит очевидного.

А Женечка замечал то, на что нормальные люди часто не обращали внимания…

— Сынок, извини, я не знала… — пролепетала Инна, пытаясь обнять Женечку, но тот снова отстранился и заметил:

— Мамочка, я же сказал — без телячьих нежностей. А скажи, мамочка, что будет, если папа умрет?

— Умрет? — Инна подумала, что ослышалась. — Но почему папа должен умереть?

Сын никогда прежде не говорил с ней о смерти, да и со смертью пока что, слава богу, не соприкасался — даже ни на чьих похоронах не бывал.

И вдруг такое.

— Потому что все умирают, мамочка. Все. И папа тоже умрет. Получается, если он умрет, то мы будем свободны и можем делать все, что захотим?

Если Геннадий умрет… Инна никогда не задумывалась о подобной коллизии. Да и с чего Геннадию умирать — он на полгода был младше ее, что особенно в последние годы постоянно подчеркивал, делая из нее старуху, а из себя — эдакого резвого юнца.

— Так ведь разве будет не хорошо, если папа умрет, мамочка? — продолжил сын, и в этот момент смартфон, который Инна захватила с собой и положила на прикроватную тумбочку, завибрировал.

Как кстати!

Так и не ответив на вопрос Женечки, на который у нее не было ответа, во всяком случае подходящего, Инна взглянула на дисплей, уверенная, что номер будет не определен.

Что будет означать одно: ей опять звонит тот, чьими хозяевами являются братья Шуберт.

Однако вместо этого высветилось: «Супруг».

Именно так, а не «Геннадий» или «Геныч», муж фигурировал у нее в «Контактах».

— Извини, золотце, но мне надо принять звонок. А ты лучше спи. Тебе свет потушить?

Женечка, снова беря книгу в руки, заявил:

— Нет, мамочка, я еще немного почитаю, потом в туалет схожу и лягу спать. А Олесю не буди, пусть тут спит. Она ведь за день намоталась.

Телефон, зажатый в руке, продолжал вибрировать, а Инна все медлила.

— А разговор мы с тобой продолжим позднее, золотце. Ты не думай, что я не хочу говорить с тобой на эту тему, но…

Вот именно: но.

— Хорошо, мамочка. Спокойной ночи!

Женечка уткнулся в книгу, а Инна, разрываясь между тем, чтобы снова опуститься на кровать и продолжить диспут с собственным ребенком и ретироваться, но предварительно его поцеловав, вышла в итоге в коридор, так и не поцеловав сына («к чему эти телячьи нежности, мамочка!» ) и не завершив с ним беседу.

Беседу, которую нельзя было завершить.

Инна посмотрела на дисплей телефона, желая наконец принять звонок, однако сигнал больше не шел. Вздохнув, она осторожно притворила дверь в спальню сына, какое-то время наблюдала за ним, сосредоточенно читающим свою страшную сказку, в щелку, а потом проследовала в комнату для гостей, где расположилась Мила Иосифовна.

Бухгалтерша, несмотря на шок, вызванный похищением, а скорее всего под влиянием большого количества блинчиков и оладушек, уже спала, распластавшись во всю свою стать на кровати и громко храпя.

Улыбнувшись, Инна притворила дверь, на этот раз щелочки не оставив, и вернулась в гостиную.

Тимофей, сосредоточенно просматривая бизнес-план, даже не встрепенулся, когда Инна опустилась около него.

А ведь Женечка прав. Все умирают. И папа. И мама. И дети. Конечно, и она сама когда-то умрет, и если принимать в расчет существование подобных типов, как братья Шуберт, то это может произойти намного раньше, чем хотелось бы.

И что она увидит от жизни?

Инна пристально смотрела на Тимофея, отмечая, что тот, как и ее сын, читает, шевеля губами.

Но, заметив присутствие Инны, он встрепенулся и произнес:

— Что же, должен сказать, что план вашим супругом разработан весьма изящный. Я бы изменил кое-что, однако схема в целом заслуживает доверия, и я могу с чистой совестью рекомендовать вам, извини, тебе согласиться на…

Но Инна решительно прервала его, накрыв рот поцелуем.