Антон Леонтьев - Билет в Зазеркалье

Тимофей погладил ее по голове.

— Ее взяли в оборот люди Шубертов. Нет, никакого насилия, а так… серьезный разговор по душам. Ураган нам крайне на руку, доблестные правоохранительные органы подзадерживаются. Так что до утра у нас время есть. А за эти несколько часов они сумеют убедить Олесю дать те сведения и, что важнее, неопровержимые улики, которые позволят Шубертам диктовать второй Инне любые условия.

Инна кивнула и спросила:

— Олесю потом… отпустят?

— Детка, если мы пригрозим сдать ее властям, у нее не будет стимула говорить. Однако не думаю, что, обретя свободу, она будет опасна. Хотя опасность всегда существует. Но Шуберты умеют договариваться с людьми! — Он нежно провел пальцем по щеке Инны и произнес: — Но братцы-тезки немецкого композитора зацапают холдинг. Холдинг Геныча. То есть и твой холдинг, вместе с активами, от которых ты отказалась. Но, думаю, ваше соглашение можно теперь легко пересмотреть. Вторая Инна будет согласна на любые жертвы, дабы, сохранив ошметки состояния, выйти сухой из воды… Но…

Явно колеблясь, он задал вопрос:

— Тебе не жаль наблюдать за тем, как холдинг, ваш холдинг, разрывается стервятниками на части?

Инна решительно ответила:

— Нет, не жаль. Раньше, может, и было бы жаль. Но теперь нет. Шуберты гарантировали, что соглашение с моей тезкой будет исполнено, и я получу свои десять миллионов, побрякушки, квартиру и…

«И автомобиль!»

— И издательство литературного журнала, которое им все равно не нужно, потому что абсолютно убыточно. Этого мне хватит. Холдинг — прошедший этап моей жизни. Как и Геныч…

Она провела пальцем по щеке Тимофея.

— Главное, чтобы благодаря полученной от Олеси информации вторая Инна, спасая себя саму и своего сыночка, которому, и, поверь, это отнюдь не сарказм, я желаю на будущее всего самого наилучшего, хотя не верю, что с такой мамашей это будет именно так, оказалась не у дел… И самое главное, чтобы с Женечки были сняты все подозрения в убийстве!

— Будут, — заверил ее Тимофей. — И с тебя тоже.

В домик заглянул мрачный тип, доложивший:

— Пташка, кажется, начала «петь», когда поняла, что от нее хотят и что ее отпустят на свободу, если сдаст кого надо. Думаю, к утру управимся. Доброй ночи!

Он закрыл за собой дверь, Тимофей направился к выходу.

— Ну, я пойду, тебе надо поспать, а то ты в последние дни не отдыхала…

Инна удержала его.

— Но ты ведь тоже! — А затем, продолжая держать Тимофея за руку, спросила: — А почему бы тебе не остаться на ночь здесь?

Коридор редакции журнала, снова ее литературного журнала, был украшен разноцветными шарами, на столиках лежали различные вкусности, не заказанные у безликой фирмы по доставке деликатесов, а принесенные самими сотрудниками, точнее сотрудницами.

Инна улыбнулась и произнесла:

— Вы знали Милу Иосифовну в течение последних восьми лет в качестве работницы нашего финансового отдела. Однако теперь, после всех последних пертурбаций…

— Мамочка, а что такое пертурбаций? — громким шепотом спросил Женечка, который, разумеется, тоже присутствовал на импровизированном приеме во «Всякой литературной всячине».

Тимофей, взяв его за руку, вывел в коридор, чтобы дать ответ на вопрос ребенка. Виляя хвостом, Долли устремилась за ними — еще бы, ведь Женечка не расставался с ней ни на минуту.

Инна знала, что слишком балует сына и что он этим пользуется, но после того, как его выпустили из того ужасного института, а прокуратура официально сняла все обвинения в убийстве Геныча, она не могла иначе.

Женечка вроде ничуть не изменился, вел себя как и прежде, но Инна знала, что по ночам его мучают кошмары. И что потребуются годы , как сказал психолог, к которому она теперь водила сына, чтобы все вернулось на круги своя.

И никто не гарантирует, что это вообще возможно.

А Тимофей стал для Женечки тем самым любящим и понимающим отцом, которого у Женечки никогда не было.

Тем более его родной отец был мертв.

О том, что произошло тогда в особняке, Женечка не помнил, ведь он был под воздействием наркотиков. Точнее, не мог помнить. Или не хотел помнить?

Но ночью воспоминания, кажется, все же прорывались…

И тогда Инна, обняв сына с одной стороны, и Тимофей, прикрывая кричащего мальчика с другой, лежа на кровати, ждали, пока он успокоится.

И пока не наступит утро.

— После всех пертурбаций… — Инна запнулась. — Которые, однако, благополучно завершились, Мила Иосифовна сменит сферу деятельности и станет директором «Всякой литературной всячины». Тем более что наш прежний директор, Людмила Львовна, была вынуждена безвременно покинуть нас.

Раздался дружный смех — после того, как журнал снова перешел в собственность Инны, ее правая рука Людмила Львовна позорно бежала и даже не согласилась на безвинное предложение обсудить сложившуюся ситуацию и найти устраивающий обе стороны выход за чашкой зеленого чая.

Боялась, что ли, что ей цианистого калия в чашку подмешают?

Раздались аплодисменты, а Мила, которая сама высказала робкое пожелание более не возвращаться в бухгалтерию, а попробовать себя в иной ипостаси, явно волнуясь, начала свою первую речь перед сотрудниками, вернее, сотрудницами.

Инна не сомневалась: Мила справится. Да и она ей будет помогать. Хотя приняла для себя решение: проводить как можно больше времени с семьей.

С сыном. И мужем.

Новым мужем — Тимофеем.

И пусть многие были откровенно шокированы тем, что она вышла замуж спустя три недели после убийства Геныча — ей наплевать: жизнь слишком коротка, чтобы забивать себе голову мнением других.

Вторая Инна продала по бросовой цене почти весь холдинг братьям Шуберт. Впрочем, и ей, и ее сыночку на жизнь, причем роскошную, все же кое-что осталось, а мстить Инна не намеревалась, ведь ее тезка позаботилась о том, чтобы с Женечки сняли все обвинения. Как она это сделала и, что важнее всего, во сколько ей это обошлось, ей знать не хотелось, важен был исключительно конечный результат.

Братья Шуберт, с немецкой педантичностью выполнив все пункты их устного и только им известного соглашения, перевели на счет Инны десять миллионов, передали драгоценности, а также документы на «Всякую литературную всячину», квартиру…

И — это было в самом деле так! — автомобиль!

Внимая речи Милы, в которой та обрисовывала новую стратегию их журнала, Инна вышла в коридор.

— Мамочка! — бросился к ней Женечка. — А мы еще долго тут будем? Вы же обещали, что мы поедем в заколдованный лес!

В самом деле обещали — подальше из города, туда, где нет проблем.