Анна Дубчак - Детектив для всех влюбленных

Назавтра день был приемный, и тот мужчина, который толкнул Аню дверью, появился в палате ровно в четыре, как только начали пускать. Вернее, сначала в палату вплыла огромная корзина с фруктами, а потом появился он. Высокий, чуть не коснулся головой притолоки, широкоплечий, с красным обветренным лицом. Достаточно просторная палата сразу показалась тесной. Он поставил корзину на подоконник, потом прошел через всю палату на цыпочках и осторожно присел на стул возле Аниной кровати.

– Простите, – пробормотал он смущенно, почти шепотом, – я еще цветы принес, розы, но сестра не позволила, пришлось у нее на посту оставить.

– Еще бы, – игриво отозвалась Катерина, – розы пахучие, а мы девушки болезненные, головка может закружиться, а она и так у нас – бо-бо.

– Я не люблю розы, – неожиданно сказала Аня, хотела сказать совсем другое. Она хотела сказать все, что она думает о людях, которые равнодушные и эгоисты, они несутся по своим важным делам и не смотрят по сторонам, а уж тем более назад. Они чувствуют себя выше простых смертных, они их просто не замечают. Они понятия не имеют, что другие люди могут испытывать боль и отчаяние, и у них дети, которые могут остаться одни на свете…

Тут Аня подумала, что выходит слишком многословно и пафосно и решила просто гордо молчать. Этот тип постоит немного, да и уйдет, что ему тут делать, не на ее же небесную красоту любоваться, вон синяк уже совсем лиловый стал.

Но когда она увидела этого мужчину – такого крупного и сильного и вместе с тем такого смущенного, то все резкие слова вылетели у нее из головы. И гордого молчания тоже не получилось.

– Я тоже не люблю розы, – обрадовался он, – но больным всегда… – Он замолчал растерянно.

Катерина пошепталась с Семенихиной и, невзирая на сопротивление последней, вытащила ее из комнаты. Пришлось толкать Семенихину как вагонетку, она все норовила остановиться и заглянуть посетителю в лицо. В конце концов Катерине это надоело, и она просто выдернула Семенихину из палаты, как морковку с грядки.

В палате осталась кроме Ани еще одна больная – пожилая Вера Ивановна. Она отвернулась к стене, чтобы не смущать посетителя, и сделала вид, что дремлет.

Вид у него был растерянный и огорченный.

– Простите меня, Аня, – наконец выдавил из себя он, – я, конечно, очень виноват и готов… ну, возместить вам, что ли.

Ни на минуту не забывая о лиловом синяке, Аня напустила на себя строгий вид и сказала:

– Вы ни в чем не виноваты. Я сама должна была быть более внимательной и осторожной. Доктор сказал, что сотрясение пройдет. Больничный лист мне и так оплатят. Так что переживать вам абсолютно незачем.

Тут она вспомнила, что больничный ей не оплатят, потому что ее уволили, уволили со скандалом. И теперь ей очень трудно будет найти работу. А тут еще сотрясение. Будет болеть голова, и тяжелое, наверно, поднимать нельзя будет… А про долг, который обещал стрясти с нее директор, лучше вообще не думать…

Аня поскорее отвернулась, чтобы он не увидел слезу, которая предательски бежала из здорового глаза.

– Вы сердитесь, – покорно вздохнул ее посетитель, – что ж, все правильно. Но я… не нарочно. Понимаете, очень расстроен был. Полгода в командировке был, от цивилизованной жизни отвык, да тут еще… от жены подарочек получил по приезде. Приезжаю, а там письмо и бумага официальная о разводе. Мы, конечно, и раньше об этом говорили, – ну, чтобы я работу свою менял или в командировки реже ездил, я слово давал, что в последний раз еду, но тянет в Сибирь, к просторам – жить здесь не могу, дышать тяжко.

– Вы – полярник? – спросила Аня.

– Ну, не совсем. Сибиряк я, золотодобытчик. Как раньше говорили, старатель. В тайге большую часть жизни провожу. Красиво там – вы не представляете, до чего красиво! Иногда на сопку поднимешься – а вокруг только тайга, до самого горизонта, колышется под ветром, как море. Бывает, на двести километров нет человеческого жилья. А весной жарки расцветают – словно капли крови по всей тайге расплескались. А воздух какой! Хоть ножом режь и на хлеб вместо масла намазывай! Дышишь – не надышишься!

– Как вы красиво рассказываете!

– Какое там! Я говорить совсем не умею, я больше руками… – Мужчина смутился. – Это вы на меня так подействовали, что я разговорился. Слушаете вы хорошо. Редко кто умеет так слушать. В тайге-то поговорить не с кем. Привык там к безлюдным просторам, иногда неделю идешь и никого не встретишь, а здесь – столько людей, что трудно поверить. И с непривычки они мне такими маленькими кажутся. Боюсь ненароком наступить и раздавить…

– Совсем как Гулливер после того, как побывал в стране Великанов! – Аня засмеялась и тут же вскрикнула, схватившись за голову.

– Господи, вам плохо? – Он схватил Аню за руки и близко-близко она увидела его встревоженные глаза. И она вдруг поняла, что он действительно переживает и волнуется за нее, как будто они давно знакомы, больше того – как будто они близкие люди. Не отпуская ее руки, он вдруг стал рассказывать про бескрайнюю тайгу, про чистые и прозрачные сибирские реки, про шум ветра в вершинах сосен, про усыпанное крупными звездами ночное небо. Когда сестричка пришла выгонять посетителей, они с удивлением осознали, что проговорили без малого два часа.

И вдруг Аня осознала, что он сейчас уйдет, и она больше его никогда не увидит. Ведь она сама сказала, что он ничего ей не должен, так что он посчитает, что одного визита вполне хватит, и корзины с фруктами тоже. А он так интересно рассказывал про свою жизнь. Он – сильный, смелый, ничего не боится, а она… она – жалкая неудачница, ее предали, подставили, ославили воровкой, ей нет места в его жизни! Так что пускай он уйдет, незачем ей питать беспочвенные надежды.

Явилась Семенихина и сердито посмотрела на Аниного посетителя. Тот не отреагировал, только дернул плечом, как будто муха села. Или, скорее, оса.

– Аня, – неожиданно сказала Вера Ивановна, – а ты проводи своего Гулливера. Возьми мой халат теплый, да и иди в холл, оттуда не выгоняют.

– Лучше мой! – засуетилась появившаяся Катерина. – Мой поприличнее, а то у вас фланелевый в цветочек…

В Катеринин халат Аня завернулась вся целиком, да еще и капюшон на голову натянула, чтобы не видно было колтуна волос и синяка на щеке. Встала она довольно легко, но потом голова снова закружилась, и Андрей, так звали ее посетителя, буквально отнес ее в холл на руках. Странно, они проговорили больше двух часов, а она даже не спросила его имя. Это выяснила неугомонная Катерина.

– Аня, – заговорил он, снова взяв ее руки в свои, – я понимаю, что сейчас не время об этом говорить, но…

– Ты прав, – Аня попыталась взять себя в руки, – нам нужно…

– Аня, что не так? – перебил он ее. – Там, в палате, ты была совсем другая. Тебе плохо? Это пройдет, я найду лучших врачей, через неделю и следа не останется.