Геннадий Сорокин - Смерть со школьной скамьи

С противоположной стороны двора показался Вьюгин с супругой. Не доходя до подъезда, они остановились у группы добротно одетых женщин и мужчин с траурными венками в руках. «Лене от коллег по работе». Понятно, это делегация от облсовпрофа, последнего места работы покойной.

Прямо напротив подъезда, у входа на детскую площадку, встала худощавая дама лет пятидесяти пяти, ухоженная, с короткой кучерявой стрижкой. Одета она была в однотонный костюм из приталенного жакета и юбки. Лицо незнакомки было бледным после долгой зимы. В ее облике чувствовались внутренняя сила и самодостаточность. Она не спешила ни к кому подходить, и никто не приближался к ней, словно незримый барьер отделял ее от толпы у подъезда.

«Костюмчик на ней не магазинный, явно в ателье пошит. Сидит — ни одной складочки! — подумал я. — А как она независимо выглядит! Интересно, кто такая? Не родственница, не коллега, не соседка по дому. Может, преподаватель из института, где Лебедева училась?»

Незнакомая дама, близоруко прищурившись, осмотрела народ, отыскала взглядом кого-то знакомого, сдержанно кивнула в знак приветствия.

— Какая властная особа, — пробурчал Пехтерев. — Мне от нее спрятаться охота.

— Угу! Колоритная тетя, — согласился я. — Настоящая леди. Она похожа на директора школы на субботнике. Еще немного, и замечание сделает, чтобы не курили у подъезда и перестали болтать между собой.

В подъезде послышалась ругань мужиков, спускающих гроб по узкой лестнице. Бочком-бочком я оттеснился от молодежи и примкнул к профсоюзникам.

Место для обзора я выбрал идеальное: прямо передо мной — Николаенко, запустивший в толпу двух шпионов, слева — Вьюгин с женой, между ними — загадочная незнакомка, к которой присоединился низенький плешивый толстячок лет примерно сорока пяти. На фоне строгой спутницы он выглядел блекло, невзрачно, серо. Если бы оказалось, что толстячок работает бухгалтером в конторе по приему макулатуры — я бы не удивился.

Гроб с телом покойной установили посреди дороги на двух табуретах. Как по команде завыли и запричитали родственники. Тяжелый скорбный вздох прошелестел по толпе и стих. Из автобуса, сверкая медью духовых инструментов, вылезли музыканты.

«Когда я почувствую, что конец близок, — подумалось мне, — то напишу завещание: никаких поминок, никакого оркестра. Одежду в гроб — самую поношенную, какую выбросить не жалко».

Как контраргумент моим мыслям на глаза попался полковник Николаенко.

«Фигня! — подумал я, осознав всю никчемность затеи с завещанием. — Хоронить меня будут за государственный счет как офицера милиции. От похоронного марша и бумажных цветов мне никак не отвертеться».

Вьюгин отделился от работников облсофпрофа, подошел к гробу, положил в ноги покойной две белых гвоздички. Вид его был понурый. Гибель Лебедевой явно перечеркивала какие-то его личные планы.

«Он не убийца, — отчетливо понял я. — Скорее всего, Вьюгин согласился на ней жениться, уже стал прикидывать перспективы совместной жизни: ребеночек, то, се, выговор по партийной линии, счастье позднего отцовства, а тут — бац! — и Лена в гробу. Радоваться, понятное дело, нечему».

А что же жена Вьюгина? Как она относится к смерти соперницы?

Жена Сергея Сергеевича бесцеремонно рассматривала меня. На губах ее гуляла легкая ироничная улыбка. Ее не интересовали ни муж, ни похороны, ни импозантная незнакомка с плешивым ординарцем. Ее интересовал я. Интересовал не скажу как, но не как подчиненный ее мужа или бывший возлюбленный коллеги по работе. Если бы мы встретились при других обстоятельствах, то я бы расценил ее поведение как приглашение к флирту.

«Она так улыбается, словно между нами есть интимная тайна. Боже, упаси меня от этой женщины! Не дай бог, сейчас Вьюгин обернется и все неправильно истолкует».

Спасаясь от вьюгинской супруги, я подался назад и оказался среди одноклассниц, перешептывавшихся о том, где достать детское лекарство от насморка. Петька, получивший от меня пятнадцать копеек, выпрашивал у бывшей старосты нашего класса талончик на проезд.

«Так и на пиво насобирает», — подумал я и посмотрел на детскую площадку.

Властная дама стояла, повернувшись в мою сторону. Ее спутник-бухгалтер со скучной физиономией наблюдал за Вьюгиным. Или за Николаенко. Они относительно толстячка стояли на одной линии.

«Господи, — подумал я, — да что же я, как вошь на гребешке, скачу между тетками, которые мне в матери годятся? Они сюда на похороны пришли или на меня поглазеть? Я не желаю в ваших мерзких играх принимать участие! Вы все здесь одна шайка, рассорившаяся между собой, а я так, человек со стороны».

Распорядитель похорон скомандовал об окончании гражданской панихиды. Толпа провожающих отхлынула от покойницы и стала выстраиваться в колонну. Загадочная леди потеряла ко мне всякий интерес, презрительно посмотрела в сторону Лебедевой и удалилась прочь.

Музыканты, с носами, покрасневшими от распитой в автобусе водки, построились недалеко от подъезда. Приготовили инструменты. Крепкие мужики подняли гроб на плечи и медленно пошли в сторону грузовика с открытым бортом. Траурная процессия с венками за ними.

Я тоже сделал пару шагов вперед, но меня, удерживая за рукав, остановил незнакомый молодой человек в очках, примерно моих лет. По виду интеллигент, похожий на учителя физики в средней школе.

— Мне надо с вами поговорить, — скороговоркой сказал он.

— Ты кто такой? — нарочито грубо спросил я.

— Я друг Лены Лебедевой. Мне надо с вами поговорить. Это вопрос жизни и смерти.

Стоящий напротив нас оркестр, не дожидаясь окончательного формирования колонны, грянул похоронный марш. Спасаясь от разрывающих мозги децибел, я потащил очкарика за угол дома, в сторону, противоположную автобусам и грузовику.

— Ты кто такой и чего тебе надо? — еще раз спросил я, дойдя до места. Ни Вьюгина, ни его жены, ни Николаенко во дворе уже не было.

— Вас же зовут Андрей Лаптев? — Очкарик, оставшись со мной один на один, перестал волноваться, стал говорить более спокойным, но все еще неуверенным тоном. — Я видел вас на фотографиях. Лена говорила мне, что вы ее друг. Что вы в милиции работаете.

— Пока все верно. А вот ты кто такой?

— Можно мне посмотреть ваше служебное удостоверение? — Наверное, он с самого начала мысленно репетировал эту фразу. Слишком уж заученной получилась просьба.

— Послушай, дружище, скажи честно, тебя давно на три буквы не посылали? У меня, знаешь ли, была бурная молодость. Я четыре года в казарме прожил, а там, в чисто мужском коллективе, между собой только матом разговаривают.

— Лена показывала мне фотографию, где вы стоите с ней вдвоем на школьном крыльце. Вы не сильно изменились с тех пор.