Ирина Меркина - Стражники среди нас

Софья первое время пыталась его контролировать, но он ее гнал, а если надоедала, то брал ее по-хозяйски за подбородок, и она становилась ручной. В начале их романа он устроил оргию в ее строгом кабинете, прямо на заваленном бумагами столе, и с тех пор неприступная начальница лишилась последнего оплота своей профессиональной гордости. Стоило ей «полезть в бутылку», как Розин с многозначительной улыбкой усаживался на стол, смотрел ей в глаза, и госпожа редактор таяла, как шоколадка.

Иногда Володя с удивлением думал о том, что женщины ему нужны лишь для достижения его целей, будь то сексуальная разрядка или интересы дела. Он не мог представить себя женатым (Бетти, понятно, не в счет), хотя несколько раз испытывал чувство привязанности к своим подругам, например к китаянке Май, которую даже жаль было бросать, уезжая из Америки. И все же он никогда не думал о женщинах больше, чем о еде, когда ее требовалось купить или приготовить. Не было ли в нем какой-то мужской ущербности?

Он провел беседу с Мамаем, ставшим для него чем-то вроде индикатора здравого смысла и душевного здоровья, и успокоился. Воры в законе, сообщил ему сей хранитель восточной мудрости, никогда семей не имеют. И не потому, что семья привязывает и делает тебя уязвимым. Им это просто не нужно. Он, Мамай, не знает случая, чтобы вор, в смысле — настоящий блатной авторитет, был сильно влюблен. У этих парней, должно быть, душа устроена по-другому, и любовь им дана совсем другая. Вот ты, Вольдас, я знаю, дело свое любишь, и ничего иного тебе в жизни не надо. А еще — великие мудрецы всегда без женщин обходились.

Примерами воров и мудрецов Мамай его утешил. Наверное, он, Владимир Розин, Вольдемар Розен и Вольдас Розанн, и вправду не такой, как большинство людей. Потому ему и достался жребий главенствовать над Третьей стражей.

Действительно, какие там бабы, когда он крутился как белка в колесе, и даже на прогулки по подвластному ему городу не оставалось времени. Дело Стражников пора было ставить на научную основу. И теперь он с Митенькиной помощью проводил эксперименты по стиранию памяти.

В основу их методики легло учение академика Павлова об условных рефлексах в том виде, в каком Володя Розин помнил его со студенческой скамьи, а также сборник шаманских заклинаний. Эту книженцию Вольдас нашел в забавном магазинчике, полном всякой мистической дребедени, и всерьез задумался о том, чтобы написать несколько томиков подобной же белиберды и стать родоначальником нового учения. Но писать было некогда, он даже на статейки и письма в журнал еле выкраивал минуту.

Когда-нибудь, сказал себе Розин, когда Третья стража станет строго организованной армией со своими генералами, а я смогу повелевать одним мановением руки… Но пока ему скучно было заниматься писательством, он сочинял и выстраивал вокруг себя саму реальность, в которой жили уже сотни, а то и тысячи сограждан.

Шаманская книга была не новоделом, а историческим сборником, чем и подкупила Вольдаса. Опираясь на нее, он создал собственный аналог заклинания, а Митенька приспособил для нужд стирания памяти обычный электрошокер, но с уменьшенной силой тока. Изобретение оказалось довольно эффективным. В результате серии опытов, для которых сами Стражники мужественно подставляли свои шеи и запястья, подтвердилась теория о том, что ненужные воспоминания отчасти действительно блокируются памятью тела о болевых ощущениях. Правда, Розин не обольщался, зная, что существуют сильные личности, память которых не погасишь магическими формулами и легким разрядом тока. Но стопроцентного эффекта никогда не бывает. Надо просто выбирать для работы подходящие, внушаемые объекты, только и всего.

Упорный Мамай все-таки добился от него позволения подсадить рядовых Стражников на легкую траву, чтобы они нетвердо отличали явь от глюков. Использование зомбированных рыцарей требовало более тщательной разработки операций, что опять падало на Вольдаса. Если бы не Митенька, он бы просто ничего не успевал. И все-таки Митенька экономил столько же времени, сколько отнимал, постоянно мороча голову Главному все новыми и новыми безумными прожектами.

— Пора тебе обратиться к народу, — не раз говорил, например, Вампир Блуждающих Огней.

Вольдас отмахивался. Проповедовать не входило в его планы, он пока еще не чувствовал себя гуру, скорее уж кукольником, дергающим за нитки марионеток. Кроме того, у него было правило: он никогда не участвовал в операциях лично, даже близко не подходил к месту экса. Береженого бог бережет, думал он, отсиживаясь в своей берлоге, пока Стражники очищали сейфы и карманы своих поклонников. Это первое.

А второе — Третья стража до сих пор избегала людных мест, предпочитая укромные уголки и встречи один на один со своими жертвами. Методика работы с толпой была совершенно не отработана, и Вольдас считал, что на данном этапе она не нужна.

А тут тебе предлагают выйти к народу, да еще и говорить с ним! Подставлять себя под чужие взгляды, камеры, а возможно, оптические прицелы? Зачем? Ради дешевого эффекта? Он и без того властитель дум в своем поколении. Да и что можно сказать этому безмозглому стаду? О чем говорить, когда нечего говорить?

Однако в скором времени представился случай, который никак нельзя было упустить. Вольдас бы не простил себе, если бы его не использовал. Все-таки кураж иногда брал в нем верх над осторожностью.

Однажды великий писатель Алексашин, этот мыльный пузырь, милостиво согласился встретиться с поклонниками своего творчества в одном из молодежных театров. Вообще-то, то было не первое и не единственное выступление мэтра перед публикой. Но на этот раз его пригласили в театр, где, по удачному стечению обстоятельств, работал звукооператором и осветителем один из новых Стражников Вольдаса, уловленный им через журнал «Звездопад».

Хотя встречу готовил и организовывал режиссер театра, которого пресса называла «смелым», «оригинальным» и даже «шокирующим», вечер вышел на редкость скучным, в духе советского школьного мероприятия. Но аудитория была так счастлива лицезреть своего кумира, что дополнительных развлекалочек ей не требовалось.

Кумир сидел на сцене в лучах желтого прожектора и снисходительно отвечал на записки. Разумеется, вопросы крутились главным образом вокруг «Третьей стражи», что явно раздражало писателя. Фильм, который принес ему бешеную популярность, был довольно средним и рассчитан был на среднего же, массового зрителя, а Алексашин всегда претендовал на интеллектуальность. После выхода блокбастера ему, возможно впервые в жизни, пришлось иметь дело с такой разношерстной, глупой и бесцеремонной толпой.

Отвергнуть нечаянную славу он не мог — не рубить же сук, на котором сидишь всей попой и с которого кормишься в три горла. Но принимал он ее отстраненно и брезгливо, как тот римский чиновник, который, в пику своему начальнику, все же полагал, что деньги пахнут. Алексашин всегда пользовался случаем напомнить, что он выпустил в общей сложности десятка два хороших, достойных романов и сборников, о которых было бы интересно поговорить. Но на всех публичных мероприятиях его неизменно возвращали к обсуждению «Третьей стражи».