AlmaZa - Империя. Цинхай [СИ]

— Я выбрала неудачную ситуацию для просмотра. От холода ведь член уменьшается… — хмыкнула Николь.

— Если бы ты выбрала для просмотра тот момент, когда бы он стоял, это стало бы для тебя более неудачным, потому что в стоячем состоянии его обычно сразу же применяют. Или ты всё-таки этого и хочешь?

— Возможно. И что тогда?

— Ничего, — повязал полотенце на бедрах Сандо.

— Вот так трусливо? Тебя, возможно, хочет женщина, а ты ничего не сделаешь?

— Но это же она меня хочет.

— И что же? Мне тебя завалить? — Николь схватила край ткани, но Сандо сразу же стиснул её ладонь в своей, крепко сжав, так что ей сделалось несколько больно, но она лишь промычала за губами.

— А я разве сказал, что хотеть меня — это гарантировать себе успех в осуществлении желания? Я, по-твоему, мальчик-шлюха?

— Ты наёмник, сам говорил, что за деньги сделаешь всё…

— Мои услуги: убивать, охранять, ликвидировать, добывать, красть, избивать, пытать. Где в этом меню ты нашла строчку о любовных утехах?

— Наёмники не приносят обет безбрачия. Зачем ты корчишь из себя аскета?

— Чтобы у тебя между ног быстрее намокало. Достаточный аргумент? — Николь прошипела, отцепившись от полотенца, и отступила задом к выходу. — Уходи. Я не хочу ссориться с Николасом.

— Он здесь причем? Я вольна в своём выборе, и распоряжаюсь собой сама!

— Да? И если тебя трахнуть без обязательств, лишив невинности, ты не побежишь плакаться ему и жаловаться, что тебя обидели? Ты серьёзно хочешь меня убедить, что избавишься от девственности и не пожалеешь о том, как это произошло, даже если секс между нами не повторится дважды?

— Если я кому-то и позволю себя трахнуть, то этот мужчина сделает это столько раз, сколько я захочу.

— Именно поэтому то буду не я. — Сандо отодвинул её с прохода и покинул ванную. Николь шла за ним.

— У тебя есть девушка? — Молодой человек остановился. Подумав, он оглянулся.

— Да. — На лице Николь пронесся такой шквал эмоций, что их нельзя было разлепить и разобрать, но все они, кучно, оповещали о её огромном расстройстве, граничащем с желанием мстить на почве зависти. Рука Сандо поднялась и указала в сторону стены возле его кровати. Указательный палец вышел вперед, обращая внимание на высокий длинный предмет, завернутый в бархатный чехол. — Моя боевая палка. Я храню ей верность. — Поняв, о чем шла речь, Николь подхватила попавшийся под руку чей-то ремень и швырнула его в Сандо с гневом. Он поймал его, сдерживая смех. Нагнав Сандо, Николь яростно уставилась на него снизу вверх.

— Что ж, тогда твоя нынешняя подружка ещё более плоская и костлявая, чем я.

— У тебя и помимо этого есть преимущества. Палка не постирает и не погладит мне вещи, а что насчет тебя? — Исчерпав свою выдержку, девушка развернулась и вылетела из комнаты. Подождав, когда воздух после стремительного побега уляжется, Сандо всё-таки коротко похохотал в одиночестве. Чудеса, но его это забавляло. Итак, в качестве бреда, как бы он и где её раскудрявил? Нет, глупости это, незачем допускать такую мысль, не будет он её раскупоривать. Не будет. Но все думы образовали хоровод, разожгли в центре костёр, трещавший коротко «секс, секс!», и закружились вокруг него. Сандо опустился в кресло, потряся головой и, обрызгав себя же с ещё мокрых волос, после чего пригладил их назад. У него было верное средство, как перестать думать о пошлостях и, не медля, молодой человек воспользовался им, достав из памяти то, что никогда не забывалось, то, что изредка падало чуть дальше и глубже, близко ко дну души, но являлось иногда и без призыва. Николь в ту же минуту стерлась, поглощенная невидимой плотной завесой. Стерлось желание, увяла похоть, пропал интерес к женщинам. Сандо будто воочию видел мертвые глаза, и лужу крови. И не хотел больше ничего, кроме как выполнять свой долг, и выполнять его хорошо.

Сочное, слегка непрожаренное мясо с безумно острым красным соусом, в котором от томатов одно название, скорее там один чили, без усилий доедалось на завтрак, и у Сандо даже не щипало глаза, хотя другие люди обычно от блюд, которые он считал «нормальными», дышали с открытым ртом, просили воды и алели, как этот самый соус. Джин застал его за разжевыванием куска, насаженного на вилку, как на трезубец, словно Сандо ею и поймал дичь, на ней её пожарил и, не выпуская из руки с момента смерти добычи, так и донес до зубов, таких белых на его смуглом лице. Рядом с выгвазданной кетчупом и жиром тарелкой лежал нож, выполнивший свои должностные обязанности — покромсать мясо, и улегшийся без дела. Это был даже не нож, а кинжал, почти мачете. Столовое серебро Сандо в быту как-то не очень признавал. Если уж будет повод и приличия заставят подстроиться под благородную публику, то пожалуйста, но для себя — здоровенный тесак удобнее.

— Ты чего с утра такую тяжелую пищу жрёшь? — Джин не нашелся, как ещё назвать это блаженное действо, за которым товарищ был поглощен едой, как любимой женщиной.

— Какая разница? Утром, в обед, вечером… Еда всегда еда. Особенно мясо. — Создавалось такое ощущение, что он вот-вот начнёт есть прямо с ножа. Под рукой стоял стакан с водой. Сандо запил и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Разве тебя не учили здоровому питанию? Правильному рациону? Заветы Лога не у одного меня вылетают из головы? — Жгучий брюнет сделал ещё глоток, поставил стакан и выпрямил плечи.

— Есть люди, которые едят только полезное, есть вегетарианцы, есть гурманы, есть обжоры, а есть очень сдержанный в этом плане народ. Но не болеющих, вечно здоровых, вечно молодых и вечно живущих нет. Поэтому какая в пень разница, Джин? С моим образом жизни умереть от кишечного коллапса будет даже забавно. Ты сам где вообще бродил? — Вытянув одну ногу вперед, Сандо откинулся корпусом назад.

— Хотел убедиться, что с Дами всё в порядке и она, действительно, целой и невредимой поехала с Энди кататься.

— А почему должно было быть иначе?

— Да откуда можно знать?! Может, он задушил её ночью, или я не знаю, на что он ещё способен, поэтому отпустил нас. Я должен был увидеть её своими глазами, чтобы успокоиться. — Сандо даже отвлекся от застрявших в задних зубах прожилок, которые попытался достать языком. Его взгляд остановился на друге, тонко шепча, что в воздухе запахло жарой, ревностью и паранойей. — Не смотри на меня так. Я охраняю Дами, и это мой долг — перепроверять всё.

— Энди ничего с ней не сделает. Она сестра Джиёна, и случись что — муж первый подозреваемый. Дракон прилетит с раскаленной сковородой для его яиц. — Но Джину почему-то жутко хотелось доказать всем, и в первую очередь Дами, что Энди — плохой, жестокий, опасный. Ему хотелось верить, что поведение Дами рядом с супругом — это игра, выдержка, её мастерское лицемерие, но себя самого так трудно было заставить видеть то, что под маской. Он видел улыбки, кокетство и смущенные взгляды при протягивании рук, и это как-то не радовало его. А что, если между законной парой зародятся чувства? Джин стиснул кулаки и сел на кровать. Специально очернить Энди, сочиняя что-то о нем, он не собирается, но если бы подвернулась какая-то информация… пусть даже он не передаст её Дами, чтобы не расстраивать и не тревожить, но знать для себя, что его соперник не чист на руку, продажен, подл, коварен — было бы хорошо! Да что далеко ходить? Он бандит. И это уже говорит о многом. Впрочем, с точки зрения объективности, Джина тоже легко приписать в преступники, как и всех золотых, но это же не так. Золотые и синеозерные — совсем разные понятия. Энди держит под надзором всю соледобычу провинции, разработки кварцита и асбеста, не говоря уже о газе и нефти Цинхая. И всё это приносит баснословные доходы. И всё это не честный бизнес, а присваивание, рэкетирство, вымогательства, «сбор дани». Впрочем, вроде бы у Энди есть и легальные коммерческие заработки, но они точно приносят малый процент от общей прибыли. — Переставай мнить лишнее, — вывел его из раздумий Сандо. — Выходной день — отдыхай.