AlmaZa - Поперчить посахаренное [СИ]

— БиАй…

— Ты здесь не останешься. Без меня. — Чжунхэ прервал их, войдя к себе в комнату.

— Голубки, идите куда-нибудь, я хочу спать. Я дал Бобби обезболивающее, так что все отдохнём, а к утру Чжинхван обещал притащить какого-нибудь эскулапа.

— У тебя всё-таки было обезболивающее?

— Литр вискаря. Всё как в лучших госпиталях, — поднял ладони на уровень плеч Чжунхэ, не принимая никаких претензий. — Тебе тоже дать?

— Нет, не хочу, — взяв Хёну за руку, он вывел её и привёл на кухню. Кивок головы отнесся к Дохи: — Иди, посиди с Чживоном, нам нужно поговорить. — Обрадованная разрешению, студентка мигом унеслась в зал. БиАй посадил Хёну на стул и сел рядом, взяв её ладони в свои.

— О чем ты хочешь поговорить? — запереживала девушка. — Если речь о переезде, то… если ты настаиваешь…

— Я не настаиваю. Просто по-другому не будет, — сказал Ханбин. — Я просто хочу поговорить.

— Просто поговорить? — Хёна вспомнила, что да, для секса ведь она сегодня не подходит. Что ещё делать?

— Да, чтобы не думать ни о чем. Чтобы узнать что-то о тебе… мы никогда подолгу не разговаривали с тех пор, как переспали, не так ли? С тех пор я перестал тебя слушать.

— Ты и сам мало говорил, — произнесла Хёна. Он взял её за подбородок, приподняв лицо.

— Может, я пустой человек, и мне нечего сказать?

— Ты не пустой, БиАй. Ты хочешь таким быть. Только я никак не пойму, зачем? — Она провела пальцами по его руке, держащей её лицо. Во всей этой драматичной суматохе ей даже и не хотелось бы, чтобы он сейчас поимел её, прижав где-нибудь в удобном или не очень углу. Он протяжно молчал, разглядывая её светлые по ощущению, а не по цвету глаза. Они были карими, но излучали для него солнце. Только для него.

— Однажды я решил прогулять школу, — вдруг сказал Ханбин. — Это было в младших классах. У меня был свой ключ от дома, я думал, что совру насчет отмены занятий, если меня поймают, хотя я просто хотел взять мяч и побежать играть с друзьями, незаметно проскользнув. Но дома я услышал странные звуки. Моя мать трахалась с каким-то типом, пока отец был на работе. Она видела, что я увидел. Знаешь, это был ёбаный минет, — Ханбин нервно засмеялся, опустив руку и откинувшись на спинку. — Они были голые, и я успел убежать, прежде чем мне что-нибудь бы сказали. А вечером, поздно, я вернулся, когда отец уже был дома. Мать смотрела на меня с затаённым страхом, что я заговорю, потому что у неё не было времени уговорить ребенка молчать. Она только смотрела на меня беспокойным взглядом, стараясь не сводить с лица улыбку, и всё целовала отца в щеку, приговаривая, как его любит. Очень любит. И я промолчал, и молчал ещё лет шесть, пока они не развелись. Всё это время, я знал, у неё постоянно были любовники. Постоянно. Но каждый вечер она целовала радостно отца и говорила, косясь на меня: «Мы так любим папу, правда?» — пропищал Ханбин пародирующим голосом, с гадливостью, с презрением. — А знаешь, почему они развелись? Потому что ОНА устала. Она встретила другого, полюбила, и уехала с новым, молодым богатым мужем. Отец очень её любил. Он ещё долго тосковал после развода, забываясь в работе. А я до сих пор ему так ничего и не говорю… Как считаешь, это правильно? Или следует открыть человеку глаза на правду? Я даже сомневаюсь, что моя младшая сестра от отца. — Хёна подвинулась к нему, но, поскольку Ханбин не позволил поднять свою руку с колена, к которому она словно прилипла, девушка опустилась на пол и положила на неё щеку. Ей было жаль его. Ей была ясна боль мальчика, для которого самое святое — мать, оказалось чем-то фальшивым и мерзким. — Я не хочу сказать, что этот эпизод сыграл решающую роль в моей жизни, — уже спокойнее добавил БиАй. — Я, всё-таки, всегда был сволочью. Мог подраться, наврать, отнять что-нибудь у кого-нибудь, но, может, это плохие гены, а? — Он посмотрел на Хёну, наклонившись к ней и погладив по волосам. — Может не стоит плодиться от таких, как я? Может ты не хочешь ехать со мной?

— Хочу, БиАй, — поцеловала она его ладонь, закрыв глаза и вновь ложась на неё. — Даже если это будет не Сингапур, а Северный Полюс.

— Я не Бобби, я не поеду туда, где нет комфорта, — хохотнул он и, подняв Хёну с пола, усадил на себя. — Я тоже люблю свободу, но мне нужны королевские условия в ней.

— Разве ты не знаешь, что свобода — это противоположность золотой клетке? Либо красивые условия, либо воля.

— Я попробую создать что-то третье. И не говори мне, что третьего не дано, — улыбнулся он, поцеловав её в ухо.

— Но чаще всего так и есть.

— Чаще всего меня не волнует женское мнение, — сказал БиАй, подкравшись к её губам. — Чаще всего меня волнует только то, как их трахнуть. Но я сижу в два часа ночи на кухне с сексуальной девицей, у которой месячные, оголяю ей душу и не ищу замены. И ты мне будешь говорить о каких-то жизненных принципах?

— Я знаю, их у тебя нет.

— У меня есть друзья, у меня есть отец и сестра, у меня есть та, которая мне нужна сейчас. И чтобы они продолжали у меня быть, принципами, любыми принципами я могу подтереться. Они несколько хуёвее, чем близкие люди.

— Намного хуёвее, — БиАй укусил её за губу, Хёна айкнула.

— Не надо материться. Не забывай, что пришли месячные, а не ангина, и я могу заткнуть рот жестче. — Увидев в глазах Хёны неподдельное нежелание того, чтобы он так поступил, Ханбин поцеловал место укуса. — У нас обоих это вызывает не лучшие ассоциации. Но, мне кажется, нужно будет избавиться от них более приятными впечатлениями когда-нибудь. Поставь чайник, а? И расскажи что-нибудь о себе. До того момента, как твою дорогу перешёл один самовлюбленный ублюдок.

Дохи увидела в здоровой руке Бобби бутылку, из горла которой он попивал, лёжа на диване. Уже не кряхтя, не стоная, он шевелил изредка только ногами, чтобы не беспокоить переломанный корпус.

— Как ты? — подсела она к нему.

— Жить буду. Банальный ответ, да? Ненавижу банальности, но черт, почему так трудно изобрести что-то новое?

— Обязательно что-то изобретать? Почему не радоваться тому, что есть?

— Скучно.

— Смотря как к этому относиться. Всё зависит от нас. От нашего настроя.

— Я опять стал вторым, — произнес Чживон и, чуточку нетрезво, коротко посмеялся. — Опять второй. Вечно второй.

— Что плохого в том, чтобы быть вторым? Я вообще последняя в университете, и не расстраиваюсь.

— Научи? Хотя нет. Я не смогу быть смирившимся с чем-то. Я всегда борюсь за то, что мне надо, — Бобби с наигранным укором посмотрел на Дохи, освещаемую ночной лампой. — А ты слабачка.

— Неправда! — Ей хотелось его стукнуть, но куда уж ещё-то? — Для смирения тоже нужна сила. Для этого нужна воля, чтобы взять себя в руки и остановиться.

— Ты намекаешь на мою отшибленную голову и отсутствие тормозов? Это слабость?