Татьяна Шахматова - Иностранный русский

На мой вопрос, как чувствует себя их подопечный, мне лишь лаконично ответили: «Дрыхнет».

Несолоно хлебавши, я отправился обратно на учебный этаж, но меня перехватили Ахмадшах и Билал.

– Преподаватель, что-как Мохаммад? – выпучил глаза Ахмадшах.

– Все будет хорошо, не переживайте. Но, конечно, будет рапорт.

При слове «рапорт» ребята сникли, но тут же задали второй волновавший их вопрос:

– Пачиму проблема, преподаватель?

– Какая проблема?

– Почему сочинения проблема?

«А, вон вы о какой проблеме», – подумал я и решил спросить их напрямую:

– Зачем вы описали путь «Кабул – Волгоград»?

Парни переглянулись непонимающе.

– Что плохо, товарищ преподаватель?

– А что тут хорошего, объясните мне?!

– Висе нормально, – пожал плечами Ахмадшах, как будто и вправду не понимал. – Нужно было глагол «ехать». Нужно было о России, чтобы преподаватель сказал «хорошо». Нужно об Афганистан, чтобы курсанты сказали «понятно». Кабул – Волгоград это всем хорошо и всем понятно. Почему проблема?

– А зачем вы написали, где обходить таможню?

– Как? – снова искренне удивился Ахмадшах. – Там висе так ходят. Я на границе служил. Кундуз знаешь? Вот там. А Билал Хайратон работал, наркотики ловил.

Билал активно закивал, улыбнулся, и руки его приняли положение, как будто он держит автомат.

– Ну хорошо. А хотя бы про взятки пограничникам можно было не писать?

– Патаму что, Саша-джан, ты спросил, как мы живем. Ты сказал – интересно. Мы тебе рассказать. Это важно. Вы – наш дорогой преподаватель, Саша-джан. Не знаете, как мы живем, а теперь будете знать. Кашмир знаешь?

– Конечно, знаю.

– Вот, у Кашмира семья бедный. Сюда ехать денег нет. Он Панджа служил. Больше всех бандит поймал. Они ему хотели деньги давать. Дом в Кабуле давали. Доллары в сумке давали. Кашмир ничего не брать. Никогда. Его генерал лично денга платил, чтобы Кашмир учиться поехал. Большой человек будет. Очень умный, честный.

– А Мохаммад… – вступил Билал. – Отец Мохаммада умер. Падеж номер два. Бабах!

Билал показал руками взрыв и тут же вскинул воображаемый автомат, изображая перестрелку.

– Бомба? – спросил я.

– Фугас, – поправил он. – Отец Мохаммада в полиции служил. Талибы стрелять. Два часа стреляли. Его отец ловил бандита. Поехал, а там фугас – все. Мохаммад сказал, будет бороться: всех талибов бабах. Пошел в армию. Он только один мужчина в семье. Но это важно – защищать родину.

Бог ты мой! От этих корявых, но таких правдивых рассказов все мелкие волоски на теле встали дыбом. Я смотрел на этих двоих деятелей и думал только об одном: не разреветься бы, как нервной дамочке, хотя, если честно, глаза были на мокром месте.

Как живут эти люди? Кто они такие, я все спрашивал себя. Какие тайны хранят эти черные глаза? Да вот они – тут сейчас передо мной как на ладони. Они честно описали свою реальную жизнь, раскрылись, признались, какие на самом деле порядки царят там, где они живут, и с чем им приходится бороться каждый день. Они действительно доверяли мне, они признали, что я их преподаватель. И кстати, во многом они правы: лингвострановедение, или знакомство со страной изучаемого языка, – дисциплина, требующая точности сведений.

У нас отличалось все: наш жизненный и культурный опыт, образование, воспитание, внешний вид. Даже этот их страшный акцент. Французский или немецкий акценты воспринимаются как что-то милое, акцент же афганца пугает. Даже их речь против них. Но если разобраться: они приехали учиться, они любят свою страну, они смелы, потому что выступить против бандитизма в их стране само по себе смелость, они готовы защищать и охранять свою семью, свою родину и именно за этим приехали в холодную Россию, в строгий военный вуз, терпят неудобства казарменной жизни. Да, они шебутные, разгильдяи, марихуанщики и весьма странно понимают права женщин, но они точно не бандиты. Они на другой стороне таможни. Вот в чем дело.

Я вспомнил, как они выкинули свой гашиш, как извинялись за афганского космонавта, как прикрыли меня, когда я опоздал. Да, они другие. Но с ними можно договориться, хотя иногда причудливости наших договоренностей позавидовали бы и Ходжа Насреддин, и эмир Бухарский.

Когда я вернулся в аудиторию 301, где остался Борис, майор Мачихо уже принес папку с личным делом Али Саджади.

– Это Али? – недоверчиво переспросил Борис, разглядывая фотографию.

– Али, – подтвердил майор Мачихо.

– И что эта красавица и умница Каролина Иванова могла найти в таком? Ему бы с этой рожей арбузами на рынке торговать.

Строго говоря, Борис был чрезмерно предвзят к парню и явно шел на поводу у стереотипов. Вид у Али был скорее европейский, чем восточный: голубоглазый, светлокожий, судя по пропорциям, роста выше среднего и крепкого телосложения. Выдавали его восточные корни только черные густые брови, густая шапка черных вьющихся волос и синяя щетина, которая намекала на тот факт, что для соответствия уставному виду бритье этой физиономии необходимо проводить не один, а два раза в день. Я бы не назвал его красавцем, однако и уродом Али отнюдь не был.

– Арбузами не арбузами, но как он без знания языка смог вскружить голову такой даме, как Каролина? – вставил я свои пять копеек.

– Да вот и я говорю, граненый он у них, что ли, – задумчиво добавил Мачихо.

– У него кудрявые черные волосы, – вдруг раздался над нами женский голос. Это была лаборантка Женечка, которая любезно принесла нам чай и печенье.

– И что? – хором воскликнули мы, чувствуя в этом замечании какой-то гнусный подвох мироздания.

– Недооценивать кудрявые черные волосы ни в коем случае нельзя, – загадочно бросила Женечка и удалилась.

Борис пожал плечами.

– Богат? – поинтересовался он у майора Мачихо.

– Обеспеченный, – кивнул майор. – Сын нефтяного короля, хотя и один из младших. Отец обещал лишить наследства, если он только посмеет жениться на старухе.

– На какой еще старухе? – не понял Борис.

– Ну Каролина, по их меркам, – старуха. Тридцать пять лет.

– А-а-а-а, – протянул следователь с какой-то не совсем понятной интонацией, и мы продолжили рассматривать документы молча.

В деле Али Саджади содержалось совсем немного информации.

Пока мы перебирали несколько фотографий со смотров и спортивных состязаний, читали скудную биографию и табель оценок, довольно высоких по всем дисциплинам, студенты принесли нам шашлык и плов из аутентичного кафе, которое держал кто-то из афганской диаспоры.

Мачихо забрал свою порцию и оставил нас, сославшись на то, что ему лучше сейчас быть на жилом этаже, чтобы присматривать за курсантами. На самом деле, ему было неловко есть в присутствии Бориса, хотя любопытство раздирало его.