Шарль Эксбрайя - Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

— Слушаю вас, синьор Вальместа?

— Фортунато невиновен в убийстве Джозефины Пампарато!

— Да?

— Она до смерти любила его…

— Да так, что в самом деле умерла, не так ли?

— Простите? Ах да, но…

— Что-то никак не могу вас понять, синьор Вальместа.

— Я хорошо знаю Форгунато. Он не способен на убийство, а на убийство девушки — тем более.

— И это все?

— А разве этого недостаточно?

— Нет, синьор, этого недостаточно! И мне очень хочется составить протокол о вашем издевательстве над правосудием!

— Кто издевался? Я?

— А кто же еще?

— О, тогда я все понял… Она была действительно права!

— Кто?

— Моя маленькая Мери Джейн, когда говорила, что у вас сохранились нравы фашистов.

— Черт возьми! В камеру этого типа — за оскорбление государственного служащего при исполнении служебных обязанностей!

Проводив Энрико в камеру, инспектор пришел предупредить своего шефа:

— На вашем месте, синьор комиссар, я был бы поосторожнее.

— С кем?

— С профсоюзом, в котором состоит этот парень… Вы хорошо знаете, что нас не очень-то любят… и если пойдут разговоры о том, что у нас остались привычки чернорубашечников… хотя это и неправда, но вряд ли это понравится там, наверху… Вам не кажется?

Сьюзэн с большим трудом удалось уговорить Ансельмо пойти переговорить с Массимо Прицци. Администратор с куда большим удовольствием продолжил бы разговор с самой Сьюзэн, но он все же понимал, что речь идет о его собственном племяннике, сыне его сестры, и в глубине души завидовал этому шалопаю Фортунато, которому попалась такая любящая и самоотверженная девушка. Чтобы и самому понравиться мисс Рэдсток, он пошел на прием к комиссару и сразу же заявил тому, что он ошибается, выдвигая обвинения против Фортунато. Полицейский терпеливо дослушал его до конца, а затем поинтересовался:

— Если я вас верно понял, синор Силано, вы пришли поучать меня?

— Боже мой, да нет же!

— Ну что вы, именно за этим! Вы подумали: этот бедный комиссар сам никогда не справится с делом, мне нужно пойти немного помочь ему.

— Уверяю вас, вы меня не так поняли.

— Ну что вы! Все принимают меня за дурака, почему бы и вам так не подумать?

— Напрасно вы так…

— Позвольте же и мне задать вам один вопрос: почему вы пришли именно сегодня? Почему вы не пришли сразу же после ареста племянника?

— Я как-то не верил в этот арест, и потом, страдания одной влюбленной особы…

— Вот и весь секрет! Могу поспорить — вы говорили о мисс Рэдсток?

— Это действительно так.

— Не могли бы вы оказать мне одну услугу, синьор Силано?… Передайте, пожалуйста, этой девице, что если она еще раз вмешается в мои дела, я выдворю ее вместе с подругами из страны и не посмотрю ни на Великобританию, ни на Декларацию прав человека, ни на английскую королеву!

К своему большому удивлению, Тэсс удалось уговорить Пьетро намного быстрее, чем она могла надеяться. Она ожидала вспышек гнева, ненависти и была даже готова прибегнуть к физическим аргументам убеждения. Однако, вопреки всем ее ожиданиям, Пьетро сразу же понял, чего она хочет, сказал, что готов пойти в комиссариат при условии, что она будет его туда сопровождать для того, чтобы придать ему смелости. Когда Кони сообщил Прицци о приходе Пьетро и сопровождавшей его англичанки, комиссар поначалу напрочь отказался принять этих сумасшедших, заявив, что ему надоело служить посмешищем для разных клоунов. Однако восхищавшийся мисс Джиллингхем инспектор устроил все так, что Массимо согласился еще раз выслушать доводы служащего «Ла Каза Гранде» в защиту своего товарища.

Торжествующая Тэсс вытолкнула вперед Пьетро и сказала:

— Благодарю вас, синьор комиссар, за то, что вы согласились его выслушать. Уверена, то, что он скажет, сможет убедить вас в невиновности Фортунато!

— Надеюсь, мисс… Итак, Лачи, значит ваш Фортунато невиновен?

— Невиновен? Ни за что на свете! Я сам видел, как он выходил из комнаты только что убитой им Джозефины!

— Почему вы решили, что именно он ее убил?

— У него было лицо человека, только что совершившего преступление!

Прицци с иронией обратился к англичанке:

— Вы хотите еще в чем-то убедить меня, мисс?

То, что за этим произошло у них на глазах, настолько превзошло все возможные ожидания полицейских, что они даже не смогли должным образом отреагировать. Мисс Джиллингхем, применяя все известные ей приемы дзюдо, заставила Пьетро летать по кабинету и привела его в весьма жалкое состояние. Пораженный инспектор с бесконечным восхищением наблюдал за этим небывалым зрелищем. Комиссар наконец-то нашел в себе силы выкрикнуть:

— Отправьте сейчас же эту в каталажку, а его отнесите к доктору!

С необыкновенной галантностью и вежливой улыбкой на лице инспектор Кони предложил Тэсс Джиллингхем руку, чтобы отвести ее в камеру, предоставив полицейскому Леонардо Пантелетти право тащить на себе Пьетро Лачи.

Что бы там ни было, Прицци был невольно восхищен самоотверженностью молодых британок и тайно завидовал этому Фортунато, сумевшему пробудить такие чувства. Он не мог удержаться, чтобы не рассказать об этом жене:

— Понимаешь, Элеонора, эти девчушки никак не могут попять, что я и сам не верю в виновность их друга…

— Почему же ты им об этом не скажешь?

— Потому, что их общие страдания — самое лучшее доказательство моих доводов!

— Ты чудовище, Массимо! Подумай только, как эти несчастные влюбленные сейчас страдают!

— Подумай о том, как они будут рады, когда снова окажутся вместе! Да, этот Фортунато — счастливый мужчина…

— Только посмей сказать, что тебя любят не так же крепко!

— Хотелось бы в этом убедиться.

— Грубиян!

И синьора Прицци устроилась у мужа на коленях.

— Ну, давай признавайся в том, что тебя любят больше всех!

— А ты уверена, что любишь меня больше, нежели Милан?

С той самой минуты как Рэдстоки сошли на землю в аэропорту Вилланова д'Альбенга, их не покидало ощущение смертельной опасности. Не решившись надеть на лица респираторы, чтобы защититься от микробов, они старались глубоко не дышать. Все, что попадалось на глаза, внушало им чувство ужаса, которое усиливалось с каждой минутой. Они даже не подозревали, что люди способны так легкомысленно относиться к элементарным правилам гигиены. Их не трогало ни солнце, ни экзотические деревья, ни голубое море. Им больше нравилось вспоминать об отъезде, когда их провожали все завсегдатаи «Безвременника и василька» до самого отправления лондонского поезда. Гарриет Тетбери много плакала и обнимала Люси так, словно им больше никогда не суждено было увидеться. Дэвид долго пожимал руку Генри так, как это делают солдаты, одному из которых предстоит идти на задание, с которого не возвращаются живыми.