Шарль Эксбрайя - Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

Немного смущенный, младший из Лэканов ничего не сказал в ответ. За него ответил Шоп:

— Не лезьте не в свои дела, Саймус Коппин. Ни вы, ни кто другой не может нам запретить говорить, все, что мы думаем о Петси и Крисе Лисгулде!

Комиссар снова стукнул кулаком по столу.

— Слушайте меня, Лэканы… Я отпущу вас сегодня вечером, когда вы немного поостынете, но клянусь: если до того, как я схвачу за шиворот убийцу, я увижу вас в Бойле, то засажу вас в камеру до самого конца следствия, даже если оно будет длиться десять лет!

Помогая дядюшке, который чувствовал себя все хуже и хуже, Игэн не думал о Петси. Вернувшись в кабинет, он сел за стол и, обхватив голову руками, дал волю чувствам. Помимо потери любимой, О'Мирея мучило чувство вины: если бы он не задумал этот романтический побег, Петси, безусловно, осталась бы жить. Он не сомневался, что убийцей был Крис Лисгулд. Должно быть, он застал Петси как раз в тот момент, когда она собиралась идти на встречу с Игэном. Они поссорились, и, будучи вне себя, видя, что женщина ускользает от него, возможно, сам того не желая, Крис убил ее.

Доктор Дулинг, чтобы больше расположить пациентов, повесил в кабинете зеркало, чтобы женщины, выходя от него, могли поправлять шляпки. Поскольку ни один порядочный человек в Бойле не выходил на улицу без головного убора.

Случайно взглянув в это зеркало, Игэн был поражен, и от увиденного у него перехватило дыхание. Неужели же эта ужасная маска была его лицом? После всеобщего побоища накануне вечером в спортивном зале лицо О'Мирея так распухло, что его черты невозможно было узнать и, кроме того, оно было украшено синяками всевозможных цветов. Слезы отнюдь не придавали ему красоты. Смущенный О'Мирей не мог понять, каким образом молодой доктор, высокое положение которого в обществе, если верить общественному мнению, было бесспорным, мог повести себя так отвратительно! В любой другой стране после случившегося у врача не осталось бы ни единого клиента. Но в Ирландии, а тем более в Бойле, настолько привыкли к синякам на лицах мужчин, что не обращали на них внимания. Перевязывать легкие раны, оказывать первую помощь при рассеченных бровях, распухших носах, накладывать повязки на вывихнутые суставы и легкие переломы — было первым делом, которому обучали здесь девочек с самого раннего возраста «по хозяйству». По этой причине каждая женщина в Бойле была медсестрой, и, несмотря на свое немногочисленное население, город занимал одно из ведущих мест по потреблению лейкопластыря, мазей, ваты и прочих перевязочных материалов, способных укреплять или поддерживать человеческое тело, приведенное в довольно жалкое состояние. По просьбе жителей и с разрешения отца О'Донахью, с субботы до понедельника аптеки работали круглосуточно. Дочери двух городских аптекарей были самыми богатыми невестами Бойля.

Посмотрев на свое лицо, Игэн подумал, что лицо Петси в эту минуту представляло собой не лучшее зрелище. Ему вспомнилось, как на последнем курсе он видел в морге лицо человека, умершего от удушья. Ужасная картина еще долго оставалась у него в памяти. Мысль об обезображенной красоте лица Петси приводила его в расстройство и в ярость одновременно. Ему хотелось встретиться с глазу на глаз с этим Крисом Лисгулдом и драться с ним до тех пор, пока не удастся прибить его до смерти своими собственными руками. Вскоре, за этим возбуждением, последовало чувство глубокого отчаяния. Без Петси жизнь для него утратила всякий смысл. Почему бы не вернуться в Канаду? Конечно, есть еще дядя Оуэн, который скоро умрет, и Нора Нивз, которая останется совершенно одна, если оба они покинут ее, но сейчас Игэн был слишком несчастен, чтобы думать о горе других.

В это воскресное утро отец О'Донахью, который вовсе не отличался терпеливостью, вдруг заметил, что его паства невнимательно следит за ходом мессы. Это его злило, и, если бы он уступил своему вспыльчивому характеру, то обязательно повернулся бы к присутствующим и высказал бы им все, что он о них думает. Но он вовремя вспомнил, что проводит службу Божью, а также о клятвах, данных Богу и самому себе относительно надежд на перемены в своем несдержанном характере. И все же, когда подошло время проповеди, он позабыл все слова, которые так тщательно подбирал для нее целую неделю, и бросился в яростную импровизацию на тему рассеянности, которая разрушает человеческий рассудок, а в церкви становится настоящим предательством. Господь не обращает внимания на молитвы, идущие не от чистого сердца. А что, как не спасение души, может привлекать внимание грешников? Держась обеими руками за край кафедры, отец О'Донахью громогласно вещал, ревел, вглядывался в лица и все больше раздражался, замечая, как, впрочем, и все ораторы, независимо от того, божественные слова они произносят или нет, что его не слушали. Он почувствовал себя глубоко оскорбленным, что, конечно же, не улучшило его настроения. От угроз он перешел к ругательствам. По тому, как некоторые из присутствующих поглядывали на него, он понял, что кое-кто совсем непрочь внушить к себе большее уважение и, с другой стороны, напомнить, что у слов церковной проповеди есть свои границы, даже если ее произносит всеми любимый священник. Поняв, что он зашел слишком далеко, кюре сменил тему, и, поскольку по этому поводу он испытывал истинное сожаление, его голос смягчился, когда он говорил этим безбожникам о смерти Петси Лэкан. Все сразу же смолкли и, казалось, прекратили дышать. Его слушали.

Отец нашел нужные слова, чтобы представить образ девушки, которую знал каждый. Он рассказал, какой она была смешливой, беззаботной, не способной, как и они, сосредоточить свое внимание на самом главном, чтобы всем пожертвовать ради ближнего своего. Благодаря превосходному ирландскому воображению ему удалось нарисовать трогательную картину этой несправедливой смерти. Он еще сказал, что, если убийца избежит людского суда, Господь никогда ему не явит своего прощения, потому что отнять жизнь у своего ближнего — непростительный грех. Женщины плакали, а у мужчин сдавило горло. Еще никогда двое певчих, Сэмюэль и Руэд, так не фальшивили, настолько они были в плену охвативших их чувств. Эти чувства были так сильны, что по окончании службы они зашли в заведение Леннокса Кейредиса и там совершенно сознательно напились, чтобы не думать о Петси Лэкан. И, как это бывало раньше, когда оба набирались до какого состояния, призрак бедной, хорошенькой Петси возродил в их памяти образ той девушки, за которой вместе ухаживали Сэмюэль и Руэд. Руэд первым затронул эту опасную тему.

— Сэмюэль, старина, знаете, о ком меня заставила подумать эта бедняжка Лэкан?

— Да, Руэд, знаю!