Шарль Эксбрайя - Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

И добавил с улыбкой:

— Сейчас, когда все успешно завершилось, скажите, патрон, что вы теперь думаете о призраке, которого звали Изабель?

— Не так все просто, старина!

— Что вы хотите этим сказать?

— Знаете, как раньше звали мадам Вальер? Изабель!

Эстуш спросил:

— Где вы будете ее допрашивать, здесь или в Лионе?

— Нигде.

Они оба посмотрели на меня, как на сумасшедшего.

— Вы что же, не собираетесь официально ее допрашивать?

— Нет.

— Почему?

— Зачем мне еще раз слушать ее ложь! Она ведь врет, месье, она все наврала!

— Наврала?

— Ее признание сплошь состоит из вранья.

— Но зачем ей это?

— Естественно, чтобы кого-то защитить.

— Кого?

— Вот это нам и нужно узнать.

— Зачем же тогда весь этот цирк, патрон?

— Я хочу дать всем понять, что ей удалось нас одурачить.

— И настоящему преступнику тоже?

— Именно так. Единственной правдой в ее признании является то, что она ударила меня прошлой ночью. Но я уже не сержусь на нее за это.

Даруа съехидничал:

— Какая добрая у вас душа, патрон!

— Нет, сейчас во мне говорит только жалость.

— Неужели же все остальное она придумала?

— Я уверен в этом. Жермен ничего не понимает в скачках, на которых, как она утверждает, играла каждый день. Она не знает даже того, что тотализатор открыт только по воскресеньям, и лишь в исключительных случаях в другие дни. Наконец, на скачках нельзя делать чересчур большие ставки, — это запрещено правилами. Жермен Вальер явно играет и делает это плохо. Теперь главное — узнать, для кого она это делает. Мы можем продержать ее здесь три дня. Никому не будет разрешено ее навещать. Тогда человек, для которого она жертвует собой, станет абсолютно уверен в том, что мы попались на эту удочку, и сам может допустить ошибку, которая позволит нам раскрыть его. А теперь, Даруа, приведите-ка сюда мадам Вальер.

Войдя, Жермен сразу спросила:

— Очевидно, я должна подписать мое признание, месье комиссар?

— Мадам Вальер, ставлю вас в известность, что дача ложных показаний — это противозаконное действие, которое может иметь серьезные последствия, особенно, когда выясняется, что это было сделано в целях сокрытия убийцы от полиции?

Она побледнела.

— Я… я не понимаю…

— Мадам Вальер, я утверждаю, что вы лгали мне с того самого момента, когда я сегодня вошел в ваш дом.

Съежившись, Жермен Вальер слушала мои слова:

— Кого вы хотели спасти? Сына? Мужа?

Она покачала головой.

— Эти моллюски не способны ни на что…

Это была, увы! — правда… Но если она защищала не сына и не мужа, то ради кого же она так старалась? У меня в голове пронеслась целая вереница идей. Ребенок, который родился до брака с Вальером?… Но было бы странным, если бы в квартале Крэ-де-Рош никто об этом ничего не знал… Хотя, могли же жители этого квартала свято верить в то, что Ардекуры жаждали союза их дочери с Пьером Вальером…

— Поймите, мадам Вальер, мы все равно доберемся до правды, хотите вы того или нет.

Она закрыла лицо руками и замерла. Я понял, что ничего от нее не добьюсь. Вздохнув, я встал:

— Вы только немного усложняете нашу задачу, мадам Вальер, не более того.

У нее не нашлось для меня отвега.

Я позвонил Мишель. Наш разговор был недолгим.

— Алло, мадмуазель Ардекур?

— Да.

— Это комиссар Лавердин.

— Слушаю вас?

— Мадмуазель Ардекур, я только что арестовал мадам Вальер.

— Что!?

— Она призналась в убийстве вашего отца и мачехи.

— Это невозможно!

— Повторяю, я получил ее признание.

— Зачем ей это было нужно?

— Чтобы украсть двадцать миллионов. Она прошептала:

— Жермен Вальер… строжайшая мадам Вальер.

— Вы были бы удивлены, увидев ее, мадмуазель. Сейчас она выглядит вовсе не так. Ах да, кроме того она созналась, что напала на меня ночью.

— Она хотела вас убить!

— Благодаря вам, Пьер узнал о моих подозрениях и рассказал о них своей матери. Тогда она решила меня убрать со своей дороги.

Еле слышно Мишель прошептала:

— Получается, что Пьер — соучастник преступления?

— Да, в этом сомневаться не приходится.

Воцарилось долгое молчание, а затем она спросила:

— Что с ним будет?

— Ничего.

— Ничего?

— Мадмуазель, мадам Вальер лжет в надежде кого-то выгородить.

Мишель разозлилась:

— Естественно, для вас этот кто-то обязательно Пьер?

— Не думаю, чтобы Пьер был как-то замешан в убийстве ваших родителей. У него на это не хватит духа. Но и мадам Вальер не виновна в трагедии вашей семьи и смерти месье Понсе. Не брала она также и двадцати миллионов, которые ваш отец получил от мадам Триганс. Мадмуазель, я вас очень прошу, пожалуйста, вспомните, не слышали ли вы о частных связях мадам Вальер с кем-то, кто не является членом ее семьи?

— Сожалею, но ничем не могу вам помочь, месье комиссар.

— Я благодарен вам уже за одно желание это сделать.

Примерно часов в пять дежурный доложил мне о том, что месье Жюль Вальер просит его принять. Человек, вошедший в мой кабинет, был похож на призрак с черными впадинами под глазами и белыми бескровными губами.

Дрожащей рукой он положил передо мной записку, которую, уходя, оставила Жермен Вальер.

— Я вас везде искал, месье комиссар… Пожалуйста, скажите, что это сделала не она! Она не могла этого сделать?

— Но она призналась в содеянном, месье Вальер.

— Она сказала неправду, месье комиссар! Клянусь, она сказала неправду!

Его бил озноб, и он был похож на больного малярией, у которого начинается приступ.

— Зачем же ей говорить неправду!

— Чтобы спасти меня, черт возьми!

— Вас?

— Ну да, месье комиссар, ведь это я, один я все сделал.

— Да что вы такого сделали?

— Все! Убил Ардекуров, Понсе…

— И украли двадцать миллионов?

— И украл двадцать миллионов!

— Сядьте, месье Вальер.

Он как-то боком свалился на стул.

— Слушаю вас, месье.

— Расскажите, пожалуйста, подробно, как вы совершили эти убийства.

— Ах да, убийства…

И он начал рассказывать запутанную историю, в которой изобразил себя кем-то средним между Аль Капоне и Тарзаном. Несколько минут я слушал. На больше моего терпения не хватило:

— Месье Вальер, может быть вы перестанете смеяться надо мной?

— Простите?

— Я спрашиваю, скоро ли вы перестанете издеваться?

— Но, месье комиссар…

— Так вот, вы не убивали месье Ардекура, его жену и месье Понсе. Ни вы, ни ваша жена.

Он поник.

— У Жермен трудный характер, месье комиссар, поэтому моя жизнь не всегда была легкой. Но ведь и я, со своей стороны, не дал ей ничего из того, на что она вправе была рассчитывать. Поверьте, что если она это и сделала, то только ради нас… Я хочу сказать, — ради Пьера и меня. Приняв на себя ее преступление, я хоть немного загладил бы свою вину перед ней. Жермен никогда не сделала бы ничего подобного, будь я другим человеком.