Шарль Эксбрайя - Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

— Кто это?

— Мой патрон.

Здоровяк кивнул головой.

— Похоже на то…

Оказавшись на пороге комнаты, в которой все семейство О'Миллой ожидало его прихода, Фрэнсис вспомнил о последнем воскресном вечере. Неужели и эта встреча окончится в полиции? На главном месте за столом сидел Пэтрик О'Миллой, изображая достоинство, которое вовсе ему не шло. Рядом с ним Бетти мяла полу белого фартука. Сидевшая на стуле Морин рассматривала носки своих туфель и даже не подняла головы, когда он вошел. Лаэм мял в руке сигарету. Молли и Шейла вязали свитера для своих женихов и делали вид, что происходящее их не интересует. Шон слегка подтолкнул Бессетта вперед.

— Вот он…

Руэд закрыл дверь и, скрестив руки, прислонился к ней. Бессетт подумал о ловушке, но присутствие Морин и Бетти придавали ему спокойствие.

— Садитесь!

Это сказал Пэтрик. Шон поставил стул и, взяв Фрэнсиса за плечи, усадил его. О'Миллой поднялся.

— Мистер Бессетт, я не люблю англичан…

— Знаю, мистер О'Миллой, знаю…

— Я бы даже сказал, что ненавижу их!

— И совершенно напрасно, мистер О'Миллой.

Шон сунул под нос Фрэнсису свой огромный кулак и посоветовал:

— Постарайтесь относиться к отцу с уважением, иначе…

Бетти встала с места.

— Значит так вы, Шон, чертов ирландец, соблюдаете законы гостеприимства?

О'Миллой обернулся к жене.

— Замолчите, Бетги!

— Я не позволю позорить свой дом!

— Вы говорите со мной непочтительно, Бетти!

— Вначале вы научитесь уважать свой дом и тех, кто в нем живет, Пэтрик О'Миллой, ирландский дикарь!

— Бетти! Я не хотел сердиться. Я даже продумал, что бы такое хорошее сказать этому молодому человеку, а вы заставили меня утратить равновесие… и я все позабыл. Вы думаете, что поступили разумно и должным образом исполнили обязанности матери и супруги?

— Говорите же то, что вы должны были сказать, и не болтайте лишнего!

Пэтрик сначала разразился ругательствами, собранными по всей Ирландии, потом поискал, что бы можно было разбить, но ничего не нашел, наконец сел и со злостью развязал давивший ему галстук. Выругавшись еще два или три раза, он успокоился и обернулся к Бессетту, который ожидал конца бури.

— Мистер Бессетт, я не люблю англичан…

Бетти опять запротестовала:

— Вы повторяетесь, Пэтрик О'Миллой!

— Замолчите же, черт побери! Но, мистер Бессетт, моя ненависть к англичанам — ничто по сравнению с любовью к моим детям. И я не могу видеть, как кто-то из них страдает, особенно, если он несчастен из-за какого-то англичанина!

Морин подняла голову.

— Отец, я вовсе не несчастна, и не стоит при чужом человеке говорить о наших чувствах!

— Это не ваше дело, Морин! И если вы еще раз вмешаетесь в разговор без моего разрешения, я попрошу Шона закрыть вас в комнате! Мистер Бессетт, когда вы пришли ко мне в тюрьму просить руки Морин, меня едва не хватил удар! Я постарел на двадцать лет, когда узнал, что, несмотря на хорошее воспитание, моя единственная дочь решилась на такой поступок. Но я — беззащитный старик, мистер Бессетт, и у меня слишком доброе сердце. Я очень много натерпелся в жизни… Если бы тридцать лет назад я проявил бы больше твердости, то не попал бы в сети хитрой англичанки, которая воспользовалась моей ирландской наивностью.

Бетти медленно встала, и все перестали дышать. Она заговорила без злости, торжественным голосом:

— Перед нашими детьми, которых вы похитили у истинной веры, вы смеете измышлять, что я была непорядочной девушкой, когда мы познакомились?

— Это не совсем то…

— Не вы ли сами схватили меня за талию, тогда как мы еще даже не были знакомы?

— Но вы же могли попасть под автобус!

— Лучше бы я под него угодила, если бы знала, какая жизнь мне уготована!

— Но все же вы под него не бросились потом… так что будьте логичны.

Не сказав ни слова, Бетти собрала свое вязание и направилась на кухню.

— Куда вы?

— Я не вернусь, пока вы не извинитесь!

— Вы бежите от трудностей! Речь идет о будущем вашей дочери, а вы убегаете! Вот это по-английски!

— Клянусь Богом, Пэтрик О'Миллой, если вы не извинитесь, я прекращу заниматься этим домом и теми, кто в нем живет!

— Ладно! Я еще раз пойду на эту жертву! Прошу вас, Бетти, принять мои извинения. Вот уже тридцать лет, как я во всем вам уступаю, и сегодня — не лучшее время начинать делать по-другому!

Бетти онемела от такой наглости. Она рухнула на стул и так и осталась сидеть с невидящим взглядом и дрожащими губами. Пэтрик воспользовался этим.

— Мистер Бессетт, скажите, разве моя дочь, вопреки своей порядочности, первой бросилась вам на шею?

— Конечно, нет!

— Если бы вы посмели сказать другое, я поколотил бы вас… Ладно, отметим эту редкую для англичан искренность. Подчеркиваю это, хоть кое-кому такие слова не нравятся…

Но Бетти больше ни на что не реагировала. О'Миллой, убедившись в своей победе, продолжил:

— Мистер Бессетт, вы воспользовались бесхитростностью и привязанностью к вам моей дочери, чтобы вытащить ее в прошлое воскресенье на свидание, и это — несмотря на мой запрет. Вы заставили ее участвовать в сомнительном приключении, и она была избита. Опять же из-за вас вся семья, включая этих невинных девушек — Шейлу и Молли, — провела ночь в тюрьме (невинные девушки приняли вид смиренных мучениц), а лично я просидел там восемь дней. Вы приходили сказать мне, что хотите жениться на моей дочери. Правда или нет?

— Правда, мистер О'Миллой.

— Нет, мистер Бессетт! Вы ее вовсе не любили, бросили, и вот теперь она очень несчастна!

Морин запротестовала:

— Я не несчастна и не хочу, чтобы другие занимались моими личными делами!

— Здесь приказываю я, и мой долг — следить за такой неблагодарной дочерью, как вы, Морин! Мистер Бессетт, я все равно бы не согласился, чтобы вы стали моим зятем, но я не могу допустить, чтобы какой-то англичанин так поступил с одной из О'Миллой! Жду ваших объяснений!

Перед этими мужчинами и женщинами, разглядывавшими его как диковинного зверя, Фрэнсис ощутил толчок к самопожертвованию, который заставляет людей творить безумные вещи, лишь бы доказать самим себе, на что они способны. Он встал и произнес спич, вошедший в историю семьи О'Миллой:

— Мои объяснения, мистер О'Миллой, основываются на нескольких выводах. И прежде всего на том, что вы — самый большой лжец, когда-либо родившийся в Ирландии!

Застигнутый врасплох, Пэтрик промолчал.

— Затем на том, что разумный человек скорей позволит отрубить себе руки и ноги, чем попасть в ирландскую семью!

Шон что-то прорычал, и это напоминало рев быка, готового к броску. Движением руки отец заставил его остаться на месте. Бетти, выйдя из состояния прострации, громко крикнула «ура!», от которого задребезжали стекла.