Гэвин Лайл - Успеть к полуночи. Безмолвный свидетель. Позор семьи

Пимпренетта больше не плакала, она голосила. Ипполит, выйдя из себя, требовал в присущих ему выражениях, чтобы она замолчала:

— Ты заткнешься, а?

Мадам Адоль не могла снести, чтобы так разговаривали с ее дочерью.

— Иполлит Доло, в нашем доме женщины не привыкли, чтобы с ними разговаривали в подобном тоне! И если ты не знаком с хорошими манерами, что ж, я тебя им научу в два счета!

Жених, уязвленный такой несправедливостью и таким ожесточением против него, возмущенно указал на Селестину Маспи:

— Вы что, не видите, что эта добрая женщина пытается настроить против меня Пимпренетту? Маспи не выносят, когда кто-то улаживает свои дела без их на то разрешения! Их просто бесит, когда приходится признаться, что выпутываются без их помощи! У них в семье — полицейский, и пусть они об этом не забывают, потому что такой стыд никто не сможет вынести!

Хотя муж полностью ее игнорировал, а свекор продолжал объедаться, Селестина упорствовала:

— Ты тявкаешь, как шавка, мой бедный Ипполит, но окажись тут люди посильнее тебя, ты бы сразу же поутих.

— Вроде как вы, когда Тони Салисето со своими друзьями нанесли вам визит и поставили вас на место!

Маспи моментально вскочил:

— Кто тебе рассказал?

— А вам какое дело?

— Значит, якшаешься с Корсиканцем?

— И что из этого? Я предпочитаю иметь дело с Корсиканцем, чем с полицейскими! А вы нет?

Сраженный, Элуа рухнул на свой стул. Только сейчас он полностью осознал глубину своего падения. Предательство сына сбросило его с пьедестала. Он больше не был Великим Маспи, а всего лишь Элуа, отцом полицейского. Он чуть было не заплакал от стыда… Ко всеобщему удивлению, в тишине, наступившей после того, как Маспи позорно отступил с поля боя, раздался скрипучий голос Адели Маспи:

— За всеми этими россказнями мы так и не поняли, любит ли Пимпренетта до сих пор Бруно или уже не любит…

Оказавшись перед таким неожиданным противником, Ипполит вновь потерял хладнокровие.

— А эта старая шлюха! Она чего лезет? Совсем уже спятила?

— Спятила не больше, чем ты, чурбан неотесанный!

Не в силах все это больше выносить, героиня этих нескончаемых дебатов, в которых каждый уже высказал свое мнение, кроме нее, Пимпренетта закричала:

— Замолчите! Замолчите все! Вы меня с ума сведете! Да, я люблю только Бруно и не хочу больше видеть Ипполита! Вот он каким оказался! Я не хочу выходить замуж за человека, который якшается с Корсиканцем!

И она бросилась в объятия матери, ища защиты, та не смогла удержаться от замечания:

— А ты не могла нам этого сказать перед тем, как мы заказали обед?

Ипполит впал в страшную ярость от нанесенного ему оскорбления. Он уже готовился к расправе над несчастными приглашенными, когда дверь в гостиной открылась и ворвалась девушка, приглашенная прислуживать.

— Мадам!.. Мадам!.. Эти двое мужчин…

Но она не успела закончить фразу, как инспектор Пишеранд отодвинул ее решительным жестом и вошел в комнату в сопровождении инспектора Маспи. Это появление, которого меньше всего ожидали, заставило всех замолкнуть.

Полицейский любезно раскланялся:

— Всем добрый день… Вы уж извините, что нарушаем такой милый семейный праздник, но мы на минуточку…

Перрина Адоль приняла вызов:

— Я что-то не припоминаю, чтобы мы вас приглашали, господин Пишеранд.

— Наша работа часто вынуждает нас входить в дома, не будучи туда заранее приглашенными… Могу я поговорить с Пимпренеттой?

— Что вы хотите от моей дочери?

— Ничего страшного, уверяю вас! Пимпренетта?

Но Пимпренетта не слышала. Она не сводила глаз с Бруно, а тот с нее. Успокоенная Селестина вновь уселась. Маспи Великий сидел, зажав голову руками, он предпочел сейчас ничего не видеть, а тем более сына, которого стыдился.

— Ну, Пимпренетта?

Девушка все же решилась пойти за полицейским, который взял ее за руку.

— Какое у тебя красивое кольцо, малышка… Кто тебе его подарил?

— Ипполит.

Все так же любезно Пишеранд обратился к сыну Доло:

— Может, ты мне расскажешь, где ты купил такую чудную вещицу?

— Это вас не касается!

Полицейский принял жалобный вид.

— С прискорбием должен отметить, что ты ничуть не умнее своего папочки… потому что нужно быть полным идиотом, чтобы подарить своей невесте кольцо, которое только что украли… Ты еще не знаешь, что нам прислали полный список украденных драгоценностей?

— Это неправда!

— Правда или нет, но я тебя арестовываю и, поверь, в твоих интересах, так что не играй с огнем.

В мгновение ока Пишеранд достал наручники и застегнул их на руках Ипполита Доло.

— Ну, пошли… Дамы и господа, еще раз просим нас извинить… мы вас покидаем. Счастливо оставаться! Ты идешь, Бруно?

— Иду!

Но Пимпренетта взяла его за руку и решительно заявила:

— Я иду с тобой!

Полицейские и бывший жених с невестой ушли. Никто не знал, как себя вести дальше. Серафина Доло беззвучно плакала на плече своего мужа. Ликующей Селестине стоило немалого труда скрыть свою радость. Перрина мысленно подсчитывала, во что ей обошелся этот бесполезный праздник. Дьедонне Адоль радовался, что расстроилась так не нравившаяся ему помолвка. Жоффруа Доло с тяжелым сердцем осознал, что его сын возобновляет свою жизнь заключенного, и не мог отделаться от мысли, что, возможно, то, что сказала Селестина, не было такой уж глупостью, как он пытался это представить. Дедушка подвел итог сложившейся ситуации:

— Я в первый раз присутствую на помолвке, где нет ни жениха, ни невесты!

Ипполит Доло не долго сопротивлялся на допросе, который вели Пишеранд и Ратьер. Сначала он отпирался как мальчишка, затем, когда владелец ограбленного ювелирного магазина, вызванный в качестве свидетеля, узнал кольцо, которое входило в список похищенных вещей, экс-жених Пимпренетты не выдержал.

— Да, я участвовал в этом деле…

Пишеранд отослал Ратьера и сам принялся за допрос.

— Хорошо, ты становишься благоразумным, это прекрасно, и ты от этого ничего не теряешь. Кто тебя взял в дело?

— Антуан Бастелика.

— Ты был связан с ним?

— Не так чтобы очень, но, выйдя из Бометта, я оказался без гроша… Мои старики не могли меня содержать, как надо… Случаю было угодно, чтобы я встретил Бастелика… Я рассказал ему, откуда вышел, и он предложил взять меня с собой… Я должен был стоять на страже, пока он действовал.

— Сколько же ты взял?

— Кольцо и пятьсот франков…

— А твой отец?

— Мой отец?.. А! Это потому, что вы вообразили себе, что старик был с нами? Вы попали пальцем в небо! Эта работа не для него! Его время ушло! Он довольствуется мелочевкой… Ему не угнаться за теперешними делами!

— А ты, конечно, считаешь себя очень сильным?