Мэри Кубика - Не плачь

Перед уходом я беру у Джона второй комплект ключей.

Вот о чем Эстер не подумала! Ловлю такси и еду на Линкольн-сквер, в полицейское управление. Здание из светлого кирпича занимает целый квартал. Оно окружено флагами и полицейскими машинами, белыми «фордами» марки «Краун Виктория» с красными надписями и синими полосами по бортам. Вижу эмблему с надписью: «Служить и защищать».

Не знаю, правильно ли я поступила, что приехала сюда.

Я стою на улице минут десять или даже больше, гадая, идти мне внутрь или нет. Эстер пропала – да, возможно. А возможно, и нет. Мне ведь советовали переждать еще несколько дней. Вдруг она сама вернется домой? Диспетчер службы 311 порекомендовала не надеяться, что стражи порядка бросятся искать ее, независимо от того, напишу я заявление или нет. «Любой может исчезнуть, если возникает такое желание, законом это не запрещено», – вот что она сказала. Ну да, законом не запрещено… Потом она еще намекала, что полиция почти ничего не станет предпринимать, разве что имя Эстер попадет в какую-то базу данных. Но что, если заявление поможет вернуть Эстер домой?

Тогда дело того стоит.

Но что, если Эстер сама не хочет, чтобы я писала заявление? Может, она предпочла бы, чтобы я оставила ее в покое?

И вот я стою у входа в полицейское управление совершенно озадаченная, прислонившись к кирпичной стене и гадая, что делать: заявить о том, что моя соседка пропала, или нет. В конце концов я вхожу. И пишу заявление.

Я отвечаю на вопросы дежурного. Описываю приметы Эстер и рассказываю о деталях ее в кавычках исчезновения. Я перечисляю скудные подробности, но о многом умалчиваю; мне кажется, что Эстер не все хотелось бы предавать гласности. Например, что она ходила к психологу. Достаю мобильник и нахожу фото: мы с Эстер на уличном фестивале середины лета, слушаем живую музыку и едим вареную кукурузу; мы снимались на закате, когда лучи солнца окрашивают весь мир в золотой цвет. Мы попросили снять нас какого-то прохожего, пижона, который, конечно, сразу сделал стойку на Эстер. В зубах у нее был кукурузный початок, подбородок в растаявшем масле – и все же он, как и я, решил, что она красавица. Она в самом деле красавица. От нее трудно отвести взгляд, и дело не только в переливчатых волосах и разных глазах – по-настоящему они разноцветные или нет. Куда больше, чем волосы, глаза и безупречная кожа, всех притягивает ее доброта, то, что рядом с ней сразу чувствуешь себя кем-то особенным, даже если ты совершенно обычное, заурядное существо вроде меня… да, вроде меня.

Я протягиваю снимок дежурному, и даже он долго смотрит и говорит:

– Красивая девушка.

Я киваю: да. Мне кажется, что мы оба краснеем.

Итак, полиция откроет следствие. Со мной свяжутся. Эстер, конечно, будут искать не с таким рвением, как если бы она, например, была четырехлетней малышкой. Если честно, я не знаю, чего ожидала; может быть, надеялась, что передо мной выстроится поисковый отряд в оранжевых жилетах с собаками? Думала, что на поиски разошлют патрульные машины, вертолеты, конных добровольцев, которые будут ездить по улицам Чикаго с лассо в руках и громко звать ее по имени. Ну да, я надеялась на нечто подобное, но ничего не происходит. Дежурный советует расклеить в нашем квартале плакаты, поспрашивать знакомых. Намекает даже на частного детектива. Кроме того, он без улыбки говорит: скорее всего, им придется обыскать нашу квартиру.

Заверяю его, что я уже везде смотрела – Эстер там нет. Он смотрит на меня так, что я сразу вспоминаю свою младшую сестру – как будто он Эйнштейн, а я великан-невежда, – и повторяет: они со мной свяжутся. Хорошо, говорю я и иду на работу, сама не зная, помогла я Эстер или только все испортила.

Утро начинается как и во все остальные дни: я просыпаюсь на рассвете, выпиваю банку газировки «Маунтин-Дью» и иду на работу. Отец спит и ничего не слышит. Стараюсь понять, что за шаги преследовали меня вчера ночью, и все напрасно. Там кто-то был – а если был, то кто? Или просто у меня фантазия разыгралась? Не знаю. Заранее могу предсказать, как сложится день в кафе, и мне заранее тоскливо: Придди будет ворчать на меня за медлительность, спрашивать, почему я так медленно переодеваюсь и когда соизволю наконец приступить к работе. Мне предстоит перемыть горы посуды, которую повара оставляют в раковине. Вода такая горячая, что я ошпарю руки. Рыжик и Косичка будут ныть и жаловаться на скудные чаевые. Мне придется собирать с пола осколки разбитой посуды и еду. Восемь часов буду чувствовать себя полным лузером.

Бредя по берегу неспокойного озера Мичиган на встречу с Придди, я надеюсь только на одно: что Перл снова придет. Она будет сидеть за столиком у окна и смотреть на приемную доктора Джайлса. Только мысли о ней скрашивают монотонную, унылую дорогу на работу, только мысли о Перл помогают справиться с тем, что следующие восемь часов мне предстоит провести на ногах. Буду носиться по залу и собирать со столиков грязные вилки и ножи. И мыть посуду – горы посуды. И вытирать со столешниц и с пола пятна еды. День за днем, день за днем… А самое тяжелое – знать, что это никогда не кончится.

Я иду вдоль озера, мимо остановившейся карусели, а потом направляюсь в центр городка.

В нашем городке останавливаются поезда «Амтрак». Станция недалеко от пляжа, за парковкой. Станция совсем крошечная: зал ожидания и билетная касса да несколько велосипедных ячеек. Ранним утром они еще пустуют. Даже сортира и того нет. Поезд проходит станцию раза два в день, либо в сторону Гранд-Рапидс, на восток, либо в Чикаго, на запад. Сегодняшний поезд носит название «Пер Маркетт», и идет он в Гранд-Рапидс, Мичиган. Я еще ни разу там не был.

На станции никого нет, когда я прохожу мимо, направляясь на работу. На поезд садятся несколько пассажиров. Им предстоит ехать два с половиной часа. Еще один пассажир выходит; он только что прибыл из Чикаго. У всех пассажиров в руках дорожные сумки и чемоданы. Некоторые путешествуют с пустыми руками – только сумочка на плече или бумажник в кармане джинсов. И в ту и в другую сторону ехать недолго; такую поездку можно совершить за день, туда и обратно.

Похоже, именно так поступила Перл, догадываюсь я, глядя, как она спускается на платформу и идет по перрону. Опять!

Она уезжала, а теперь вернулась; похоже, знаю об этом только я.

Мои наблюдения ничему не помогают, потому что мне не дает покоя вопрос: зачем?

Все утро я жду, когда она появится в кафе.

В целом день можно назвать спокойным. Первая утренняя волна – это я просто так говорю «волна» – состоит главным образом из стариков, которым уже не надо спешить ни на работу, ни в школу. В свое время они исчезают; их сменяют водители школьных автобусов, которые в свое время тоже исчезают.