Александр Трапезников - Ночные окна

Состояние здоровья Владимира Топоркова не вызывало у меня беспокойства: он понемногу приходил в себя. Его брат, полковник, молча лежал на своей кушетке, вперив глаза в потолок. Их комнаты находились рядом. Я лишь пару раз заглянул к ним, но говорить ни о чем не стал. Сказано было и так достаточно. Зато Бижуцкий трещал без умолку, выбрав себе в качестве объекта глухонемую Параджиеву с непроницаемым лицом; вряд ли она что-либо понимала из его рассказов. Порой он был подвержен логорее – длительному словоизвержению. Проходя мимо них, я подумал: «Люди не понимают себе подобных не потому, что не слышат, а потому, что не видят друг друга. Не замечают явного».

Молодой плейбой Гамаюнов, по прозвищу «Парис», содержант депутатши Госдумы, качал в спортзале мышцы и потел. Актриса Лариса Сергеевна смотрела в кинозальчике старый фильм с собственным участием и, кажется, не могла скрыть слез. Физик Тарасевич сидел в библиотеке, листая книги по квантовой механике, заразительно смеясь и повторяя: «Вот дураки-то!» Бомж Каллистрат с упоением гонял шары в бильярдной. Японец Сатоси и Олжас прогуливались по берегу пруда; за ними на некотором расстоянии двигалась стиходельница Ахмеджакова. Ради конспирации она изредка говорила: «Кис-кис!..» – но явно следила за казахом, пытаясь обнаружить в нем признаки каннибализма. Тот же частенько приглядывался к рисовой водке в металлической фляжке, лунолико улыбаясь.

Звал пропавшую Принцессу и Антон Андронович Стоячий, блуждая по парку, но, судя по всему, он попросту искал поздние грибы, вороша возле деревьев и кустов опавшую листву. Из открытого окна доносились чарующие звуки – это играл Леонид Маркович. Ему задумчиво внимала мраморная путана, Елена Глебовна, просветлев лицом, будто богиня любви. Идиллия…

Иного слова не подберешь. «Гармония всех и каждого, но она обманчива», – подумалось мне, главному Привратнику Загородного Дома.

– Кис-кис, Принцесса! – позвала за моей спиной мадам Ползункова.

В 16.30 мне позвонил отец Анастасии. Я сидел в кабинете-лаборатории и просматривал видеозапись за сегодняшний день. Попутно через фальшивые зеркала-окна следил за тем, что происходит в соседних комнатах. Там собрались некоторые из моих «гостей».

– Я сейчас в Лондоне, – сообщил мне господин Шиманский. – Как только улажу свои дела, прилечу в Москву и хочу навестить дочь.

– Не рекомендую. Она еще не в той форме, чтобы вас видеть.

– Ерунда! Все это детские капризы и выдумки.

– Анастасия – давно не ребенок, а взрослая женщина. Вы как-то постоянно забываете об этом, Владислав Игоревич.

– А может быть, ее перевести в какую-нибудь клинику в Швейцарии? Не доверяю я нашим отечественным психиатрам. Все-то они лгуны и пройдохи, еще с советских времен.

– Нечего было на ее глазах убивать собаку клюшкой от гольфа, – сердито ответил я. – Не было бы и дальнейших срывов в психике.

– Ну ладно, ладно, – сказал он более миролюбиво. – То – дело прошлое. А вот кто подбросил ей голову пса накануне выставки? Надеюсь, в этом-то вы меня не обвиняете, дорогой зятек?

Да, в этом я его не обвинял. Его в те дни в Москве не было, проворачивал свои дела в Штатах. И не мог он так поступить просто по определению, потому что любил дочь. Анастасия в те дни не покидала галерею, готовясь к открытию выставки. Я ей, как мог, помогал. В основном пытался снять нервное напряжение. От препаратов она отказывалась. Приходилось добавлять успокаивающие лекарства в чай. Все должно было пройти успешно. Но вот что случилось.

В галерее находилась комната отдыха, в служебных помещениях. Анастасия в тот день прилегла отдохнуть в удобное кресло. Я сам «погрузил» ее в сон. И ушел пить кофе. Когда Анастасия проснулась, она обнаружила у себя в ногах отрезанную голову спаниеля, а ее руки и платье были измазаны в крови. Дальнейшее – понятно.

– …Так что ждите меня в гости, – продолжил господин Шиманский.

Я представил себе этого самоуверенного, властного типа, который сидит сейчас в своем лондонском офисе, задрав ноги на стол, покуривая дорогую сигару и глядя на Биг-Бен, и понял, что его не остановить.

– Только не берите с собой слишком много народа, – сказал я. – Вы со своей военизированной свитой всех больных распугаете.

– Не волнуйтесь, – засмеялся он. – Будем только я и мой пилот. У вас есть вертолетная площадка?

– Ну, если у вас не «Черная акула», то сядете на теннисный корт.

– Хорошо. Мой летательный аппарат маленький, спортивный. До встречи.

Я повесил трубку и посмотрел через фальшивое окнозеркало на Анастасию. Она была прекрасна. Если бы только не показывала мне язык.

В соседней комнате – слева От меня – возле пузатого самовара чаевничали Олжас, Сатоси, Бижуцкий, Парис, Ахмеджакова и Тарасевич. Справа пили кофе шестеро других «гостей-апостолов». (Даже мадам Ползункова, прервав на время поиски Принцессы.) Обслуживали их Жан и Жанна. Я сосредоточил внимание на левой комнате, усилив звук. Здесь происходил интересный разговор. Очень агрессивно вела себя поэтесса Ахмеджакова, нападая на всех подряд. Пока что словесно. Но я знал, что одного из своих мужей она залила с ног до головы густо разведенными белилами с синькой, другому едва не откусила кончик носа, а на вручении ей престижной премии «Золотой Пегас» тюкнула этой статуэткой председателя жюри по лбу (поскольку это был еЩе один из ее супругов – что-то не поделили, вынеся «сор из избы»). Порой ее одолевало демоническое раздражение вследствие психической неустойчивости, которой подвержены практически все творческие натуры. Но я чувствовал, что мое вмешательство сейчас было бы преждевременным. Рецидив еще не наступил.

– ..Л вы вообще помолчали бы! Почему вы всюду разгуливаете в мерзопакостной пижаме? – выговаривала поэтесса Бижуцкому; тот действительно щеголял в ней с утра до ночи (вернее, менял по нескольку раз в сутки, пользуясь особым расположением Параджиевой, поэтому двубортная пижама всегда была свежа и элегантна, как модный костюм от Кардена). Сейчас Б.Б.Б. сидел с виноватым видом, потупившись.

– Я просто хотел дорассказать ту таинственную историю с моим соседом Гуревичем, когда я в полночь и полнолуние заглянул к нему в окно, – смущенно пробормотал он. – Видите ли, дорогая, ведь и за мной в это время подглядывал Некто. А в комнате, за китайской ширмой, сидела явно моя жена. Но… это была не она! Двойник-с, инкуб, суккуб, что хотите, хоть чудовище Франкенштейна! Да-с. В этом мне пришлось убедиться много позже. И тут не обошлось без оккультных сил, как мне кажется. А самое интересное-то – впереди.

– Ах, да замолчите же вы! – заорала ему в лицо Ахмеджакова, сотрясаясь от злости. – Сами вы порождение оккультных сил! Не хочу ничего слушать. Скажите, – обратилась она к Тарасевичу, – вы хромы от рождения, или вам коллеги-физики ногу переломили в борьбе за Нобелевскую премию? – Ученого-ядерщика задеть чем-либо было трудно. Он благодушно усмехнулся: