Александр Трапезников - Ночные окна

– Я же не прокурор, – усмехнулся я.

– Не важно. Мне просто нужно твое согласие. Сейчас самое удобное время. Все наши клиенты и гости разбрелись по парку, сидят в беседках, катаются на лодках. Я пошурую в их номерах и – уверен! – найду что требуется.

Левонидзе уже едва не оторвал мне пуговицу. Желая сохранить ее и стремясь поскорее остаться наедине с дневником Стаховой, я скрепя сердце сказал:

– Ладно, валяй. Только поаккуратнее.

– Профессионала учишь? А не хочешь со мной, за компанию?

– За компанию, знаешь, кто удавился? Нет уж, работай самостоятельно. О результатах докладывай немедленно.

– Яволь, – кивнул Георгий и побежал на «задание».

Я же вновь заперся в своем кабинете и стал развязывать шелковую ленточку на свертке. Внутри лежали три видеокассеты, пачка фотографий в желтом конверте, несколько диктофонных микрокассет и – пожалуй, самое главное и интересное – личный дневник Елены Стаховой, среднего формата изящный блокнот в кожаном переплете. Почерк у нее оказался гораздо каллиграфичнее, чем каракули Тарасевича. Я уже во второй раз за последние полчаса углубился в чтение чужих мыслей. Но вначале бегло просмотрел фотографии. Они были довольно откровенного характера (если не сказать больше!). Женщина везде одна и та же – Лена Стахова. Мужчины менялись. Среди них – известные политики, депутаты, бизнесмены, продюсеры и прочая публика. Был там и Владислав Шиманский, мой тесть. Все фигуранты, насколько я знал, люди семейные. Словом, те, у кого можно было при желании постричь шерстку. Видеокассеты, судя по всему, представляли то же самое, только «в действии».

Дневник, исписанный мягко и убористо, покуда я читал его в течение часа, поразил меня еще больше – четкой и педантичной откровенностью, резкостью суждений и мыслей, предельным натурализмом и саморазоблачением. Автор не боялся выставить напоказ не только себя, но и своих любвеобильных партнеров, которые с экранов телевизоров казались такими мудрыми и честными, радетелями за народ, а на деле, в постели со Стаховой, оборачивались моральными уродами, к тому же зачастую и с садомазохистскими наклонностями. Целый паноптикум оборотней, пустых болтунов, извращенцев, импотентов, самовлюбленных идиотов, считающих себя кукловодами, но в действительности – жалких марионеток и петрушек на базарной площади! И это – элита общества?! Высшие управленцы, создатели рыночной экономики, генералы без армии, банкиры-жулики, нефтяные магнаты, либеральные идеологи, политические проходимцы, прошедшие стажировку в Штатах? У меня, пока я бегло читал, признаться, волосы на голове вставали дыбом.

Лена Стахова обладала несомненным даром подмечать характерные черты у своих клиентов, кроме того, все они были очень разговорчивы… у нее было замечательное чувство юмора: она давала им убийственные оценки. Галерея портретов для учебника по психиатрии. Находка для врача-сексопатолога. Мина с часовым механизмом для самих фигурантов дневника. Сенсационный материал для журналистов. И кладезь для работников прокуратуры. Поскольку там было много того, что могло бы заинтересовать добросовестного и честного следователя. Ежели, конечно, таковые еще не вывелись на государевой службе.

Но меня, разумеется, привлек в первую очередь раздел на букву «Ш» (материалы в дневнике были размещены в алфавитном порядке). «Шиманский Владислав Игоревич». Ознакомившись с этим своеобразным досье на моего тестя, я схватился за голову. Прочитанное превзошло все мои ожидания. Да-а… это действительно «бомба». Теперь понятно, почему ему так нужен этот дневник с видеоматериалами и диктофонными кассетами! Многие хотели бы заполучить их в руки. Волков-Сухоруков, обмолвившийся об этом, был прав. Здесь собран компромат не только на моего горячо любимого тестя, но и на несколько десятков других лиц из «первого эшелона». Мало не покажется. Особое внимание привлекли два факта из биографии господина Шиманского.

Первый касался непосредственно мужа Ползунковой, который был застрелен «по заказу» Владислава Игоревича (он сам в пьяном угаре признавался в этом Леночке Стаховой, хвастаясь новым приобретенным капиталом). Второй факт также был неким косвенным образом связан с моей клиникой. По крайней мере, с одним из ее нынешних обитателей. Это заставило меня крепко задуматься, посмотреть на события, происходящие в Загородном Доме с иного ракурса: откуда можно было увидеть пятнадцатый камень в этом «саду Рёандзи», заселенном людьми, животными и оборотнями.

Очнулся я от громкого стука в дверь.

Быстро убрав дневник с кассетами в сейф, я выглянул в коридор. Там стоял с трубкой в зубах Волков-Сухоруков, а за его спиной – Левонидзе с целлофановым пакетом. Уже с первого взгляда мне стало ясно, что старые приятели-следователи объединили свои усилия. И даже что-то нашли.

– Что же вы сразу не поставили меня в известность? – с долей возмущения спросил меня Волков-Сухоруков. – У вас тут в клинике, видите ли, трупы валяются, а вы молчите! Это называется – укрывательство. Преследуется по закону.

– А нельзя ли не так громко? Вы еще по внутреннему радио объявите, – ответил я. – Чтобы ввести всех пациентов в панику.

– Ладно. Где нам можно поговорить?

Я посторонился, пропустив обоих сыщиков в кабинет. Левонидзе положил целлофановый пакет на стол.

– Пришлось ему все рассказать, – произнес он, кивнув на подкручивающего рыжие усы следователя ФСБ. – Да он и сам побывал в гроте после нас, видел на стенах и потолке кровь. И надпись.

– Да, надпись, – повторил Волков-Сухоруков. – Она-то меня и заинтриговала. Дело в том, что я забыл вам об этом упомянуть: в доме Лазарчука, распятого Бафометом, мы обнаружили точно такую же надпись, сделанную кровью: «Врата ада»… Вот так-то, друзья, это существо прячется где-то здесь, в клинике.

– Еще не факт, – несколько огорченно заметил я. – Мало ли всяких «бафометов» по России бродит! И даже, пожалуй, в кремлевских палатах сидит.

– А вот этот «факт» вам о чем-нибудь говорит? – С этими словами Волков-Сухоруков вытащил из кармана серебряную зажигалку с монограммой «БББ». – Я нашел ее под скамейкой в гроте. Была втоптана в землю. Ее, несомненно, потерял убийца.

– Это зажигалка Бижуцкого, – сразу сказал Георгий, едва взглянув на нее. – Он всегда вызывал у меня сильное подозрение. А монограмма может означать не его инициалы, а троекратное повторение имени «Бафомет». Ларец открывается просто.

– Слишком просто, – возразил я. – Не вижу у него мотивов убивать мадам Ползункову.

– На ритуальной почве, – предположил Волков-Сухоруков. – Это вам не причина?

Я промолчал, поскольку мне нечего было возразить. Зажигалка – сильный аргумент.