Алла Холод - Чужая гостья

– Договорились, – согласился он.

– Я тебя уже спрашивала, но совсем не помню, что ты мне ответил, – задумчиво проговорила Марьяна, провожая его. – В день смерти Уля звонила тебе, вы с ней разговаривали. Это и следователь говорил, и ты рассказывал. О чем вы говорили, что она хотела тебе сказать?

– Я отвечу то же самое, что и раньше. Ничего особенного она не говорила, – сказал Миша. – Мы с тобой перестали быть супругами, но с ней мы не перестали быть друзьями, ты же это знаешь. Как правило, она звонила просто так. Мы говорили с ней обо всем и ни о чем. Иногда о тебе.

– А тогда тебе не показалось, что она чем-то взволнована? Она ничего не спрашивала необычного? Никого не вспоминала? Не делилась никакими новостями?

– Маша, неужели ты думаешь, что если бы она сказала мне что-то особенное, я бы мог это скрыть? – покачал головой Миша. – Ты что, мне не веришь? Мне и следователь задавал тот же вопрос, так что я думал об этом, пытался по словам наш разговор восстановить.

– И что? Восстановил?

– Нет, Маш, – огорченно ответил Михаил, – я же не мог предвидеть, что произойдет через несколько часов. К тому же она позвонила, когда я был занят, возможно, я был не слишком внимателен, на что-то не обратил внимания, но мне кажется, ничего особенного в разговоре не было.

– И тон ее не показался тебе необычным?

– Возможно, взволнованным, – согласился Миша, – но не настолько, чтобы ее волнение могло передаться мне. Если бы ее что-то по-настоящему беспокоило, она бы мне сказала, все-таки мы дружили много лет.

– И она не говорила, что собирается ко мне?

– Говорила, но не говорила, когда именно. Маш, я и так уже голову сломал. Но не могу я вспомнить ничего особенного! Она говорила, что пора в отпуск, что ее утомила жара, в общем, всякое такое.

Маша вздохнула. Скорее всего, это был просто пустой разговор ни о чем. Миша, как ни старается, не сможет помочь ей понять, о чем думала ее сестра в последние часы своей жизни.

– Ладно, Миша, поезжай, а то я и так уже тебя задержала.

Миша внезапно затормозился у самой двери.

– Хоть не уезжай, ей-богу! – проворчал он. – Не могу оставить тебя тут одну.

– Мишель, я не инвалид, я смогу как-то продержаться.

– Маша, если с тобой что-то случится, я не смогу этого пережить, понимаешь? Один раз я тебя уже потерял. Ты ушла, но была хотя бы жива и здорова. Но если я тебя потеряю во второй раз – все, мне конец.

– Если со мной что-то случится, ты не будешь виноват.

– Так, я никуда не еду, – сказал Миша, швырнув портфель. – Ты как малое дитя, ты меня с ума сведешь! Дела подождут.

Маша подобрала портфель, подала бывшему мужу.

– Я очень виновата перед тобой, Миша, – сказала тихонько, прислонясь к его плечу. – Я была плохой женой, я предала тебя, я ничем не заслужила твоего прощения. Но я заслужу, я тебе обещаю. Ближе и дороже тебя в этой жизни у меня никого не осталось. И больше я никогда тебя не предам, даю тебе честное слово. Я сварю борщ и буду сидеть дома. Я никуда не выйду, клянусь тебе. Мне нужно побыть одной, нужен какой-то вакуум. Я тебя больше никогда не подведу. И буду жить ради тебя. Возвращайся поскорее.

Она поцеловала его в гладкую щеку, погладила по голове и чуть ли не насильно вытолкала за дверь.

Без Миши Марьяна почувствовала себя свободнее. Она могла сколько угодно плакать, безнаказанно торчать на лоджии, созерцая чернильную бездну с редкими далекими звездочками, заводить с ней бессмысленные разговоры, выспрашивать, где Уля, почему она не отвечает и не желает с ней общаться. На улицу она, как и обещала, не выходила.

Когда Миша вернулся из своей короткой командировки, вечер неумолимо катился к полуночи. Маша ежеминутно выглядывала из окна, хотя бывший муж не позвонил и не предупредил об ориентировочном времени приезда. Ей очень хотелось куклу. Она так восхищалась фотографиями, что была уверена: Мишу не нужно просить о подарке, он сам догадается.

Бывший муж выглядел уставшим, нес в руках коробку и пакет из магазина. Маше хотелось крикнуть ему из окна, чтобы не оставлял машину во дворе на ночь, а отогнал сразу на подземную парковку, но что-то в Мишиной фигуре ее остановило – опущенные плечи, вялая походка, наверное. Может быть, он не только устал? Может быть, он плохо себя чувствует? За все время, которое он рядом, Марьяна ни разу не задала ему ни одного простейшего вопроса. Как у тебя дела? Как ты себя чувствуешь? Ты не устал? Слишком была поглощена своими горестями, слишком всматривалась вглубь себя. Миша был цепным псом, который должен был ее сторожить, не считаясь с собственными возможностями и желаниями. И сейчас, увидев Мишу с высоты четвертого этажа, Маша вдруг заметила, что у него очень усталый вид. Он поднял голову, улыбнулся ей, помахал рукой. Он ни за что не будет жаловаться, скажет, что все отлично. Но она-то видит, что он вымотан до предела.

Марьяна поставила разогреваться борщ, начала резать хлеб. Когда Миша вошел в квартиру, стол был уже почти накрыт. В пакете оказалась бутылка водки.

– Поставь в морозилку, пожалуйста, – сказал Миша, – я устал как пес и очень хочу есть. И чуть-чуть расслабиться.

– Иди в душ, – кивнула Марьяна, принимая бутылку. – Когда вернешься, все будет готово.

Коробку Миша оставил в гостиной, и пока он мылся, Марьяна не знала, открыть ее или нет. А вдруг кукла предназначается не ей?

– Ты заезжал в салон? – спросила она, как только Миша показался из ванной.

– Пришлось, – ответил бывший муж. – Кукол оказалось много, пришлось взять еще одну машину, чтобы их перевезти. Так что надо было принять товар, расплатиться. В общем, это детали. А эта кукла тебе, как ты хотела. Если не понравится, завтра поедем, выберешь другую.

Маша улыбнулась. Осторожно, медленно, растягивая удовольствие, открыла коробку. Кукла была восхитительна.

– Я сейчас поем, передохну и переставлю машину, хорошо? – спросил Миша. – Сейчас просто сил нет.

– Пустяки, – махнула рукой Маша, – что с ней в нашем дворе сделается? Переночует под звездами, не рассыплется.

Миша уселся за стол, с удовольствием выпил стопочку, хотя она еще не успела остыть, стал с жадностью есть борщ. Маша смотрела на него и чувствовала, что смущает его своим взглядом. Миша был небрит, под глазами явственно проступали синие тени. «Он мог бы заниматься своими делами в рабочем порядке, – думала Марьяна, – но он строит свои дни, отталкиваясь от моего расписания. А ведь у него есть своя жизнь, работа, есть мама, за которой, кроме него, присматривать некому. И он делает это, присматривает, возит ей продукты и лекарства. Конечно, он устал. Но никогда не скажет об этом. Как было бы здорово, если бы всех этих лет, проведенных не вместе, не было. Если бы мы никогда не расставались. И мне сейчас не было бы перед ним так стыдно».