Юлия Алейникова - Перстень Григория Распутина

Это было в лесу, в землянке. Отец воевал в партизанском отряде, и они с матерью при нем были. А потом погиб отец, пришли наши, люди из леса вернулись в деревню. На счастье, их с матерью дом уцелел. Начались тяжелые, голодные послевоенные годы. Мать сутками работала, и в колхозе, и в огороде. Он, кроха, за ней везде по пятам, а вечером, когда ложились на печке спать, мать рассказывала ему об отце, других сказок он слушать не желал. Как отец едва живой дополз до ее огорода, как она его сперва в баньке прятала, потом в подполе, как полюбили они друг друга, как отец, когда на поправку пошел, к партизанам в лес ушел, и она за ним. Как родился у них Алеша, и назвали они его в честь деда по отцу. Что отец своего отца очень любил и уважал, что того убили, когда папе всего шестнадцать лет было. И что сделал это его лучший друг, такой же мальчишка, каким был тогда отец. И что потом они встретились на войне, как раз возле деревни, в которой Алешина мать жила, и как оба от немцев отбивались и прятались в лесу, и как друг этот во всем сознался и отца подстрелил. Убить хотел, да не вышло. И как отец мечтал, когда война закончится, вернуться в Ленинград, отыскать этого мерзавца и заставить за все ответить. И даже написал письмо, на случай, если не доживет до Победы. Отчиму своему письмо адресовал, в котором всю правду рассказал про Бориса этого, какая он сволочь и мразь. От этих рассказов сердце Алешино горело и рвалось отомстить негодяю за отца и за деда. Вырасти, стать большим, сильным, явиться к нему домой и задушить своими руками. Только сперва всем людям про него правду рассказать.

Это были тревожные, будоражащие рассказы. А были и другие, добрые, светлые. Когда отец вечерами сажал Алешу к себе на колени и рассказывал ему о Ленинграде, о мостах, которые разводятся, как руки, о каналах и набережных, о дворцах и музеях, о Невском проспекте, по которому они все вместе пойдут гулять, когда закончится война. О своей маме, бабушке Алеши, какая она добрая и хорошая, как он познакомит ее с мамой и с Алешей и как она будет радоваться. О своей квартире на Четвертой Красноармейской, о друзьях, о школе, где учился. О медицинском институте. И как папа мечтал, что когда Алеша вырастет, тоже станет доктором, как его отец и дед, и будет у них династия.

Все, что говорил отец, мать запомнила. Потому что тоже мечтала и тоже ждала, когда же закончится война, и они поедут в этот прекрасный, удивительный город Ленинград. Где выгибают шеи кони на Аничковом мосту и дремлют над Невой величественные сфинксы, и пылает праздничными ночами огонь на Ростральных колоннах.

Не сложилось. Отец погиб. Мать работала, тянула Алешку, растила, учила. А в Ленинград ехать не хотела. Без отца? Зачем? С бабушкой по отцу встречаться не хотела. Боялась. Кто она им? Мать с отцом даже расписаны не были. А ну как не примут их с Алешей? Нет. Лучше они дома останутся.

Стеснялась мать, что была простой, малообразованной, подурневшей от тяжелой работы простой деревенской бабой и что не примут ее в семье доктора. И не ехала.

А вот Алексей, едва окончил школу, собрал вещички и махнул в Ленинград, поступать в медицинский. Как отец мечтал. Как он сам мечтал. А мать плакала и опять боялась.

– Алешенька! Ты, если что не выйдет, ты уж домой приезжай, а? Сынок!

Но у Алеши все вышло. Он был парень неглупый. В отца, наверное. Учился на «отлично». Экзамены в институте сдал блестяще, поступил. И только вот тогда набрался храбрости, поехал к бабушке. До этого-то он часто на Четвертую Красноармейскую приезжал. Гулял, во двор заходил, даже окна пытался угадать. Но вот зайти не решался. А как поступил, почистил единственный костюм, рубашку белую нагладил и пошел.

Дверь ему тогда открыл дед Андрей. Оно и хорошо, бабушка уж очень впечатлительная была. А так дед ее хоть подготовить смог.

Алексей, когда деда увидел, строгого такого, подтянутого, очень оробел. Даже двух слов связать не мог. Письмо отцовское протянул. Ну, а уж потом, когда во всем разобрались, бабушка себя от радости не помнила. Ругала, почему раньше не написали, не приехали. Как же это Алешенька без нее рос? Что же это? Сразу написали маме, чтобы тоже приехала. Алешу из общежития на следующий день к себе перевезли, поселили в папину комнату. Так и пошло. Мать в город переезжать не захотела. Алеша к ней на каникулы ездил, а жил у бабушки с дедом. Андриан Дементьевич ему хоть и не родной был, а любил как своего кровного. Алеша учился. Гулял по городу. По любимым папиным местам, они и его любимыми стали. Когда случалось что-то приятное, радостное, всегда ехал на Стрелку Васильевского острова. Садился на берегу Невы между Ростральными колоннами, смотрел на Петропавловскую крепость, на Эрмитаж, любовался набережными, дворцами и думал, как было бы здорово, если бы отец живой был сейчас с ним, и приходило чувство, что отец рядом, здесь с Алешей, и радуется с ним. И одобряет.

Так и жили. Жили хорошо, дружно. Одно только бабушку расстраивало, что фамилия у единственного внука не Платонов, а Ситников, по матери, очень ей хотелось, чтобы он продолжателем рода и фамилии стал, да вот как ее поменять, было не ясно. Отец-то погиб, а бабушка, выйдя замуж за Андриана Дементьевича фамилию свою на Колодей поменяла, так он Ситниковым и остался.

Время шло, а Алеша все про одно думал, как ему сволочь ту разыскать, что деда его убила и на отца руку подняла. И разыскал. Потому что отец фамилию его новую матери называл много раз, а она Алеше.

Алексей так много лет о мести мечтал, что горячность успела пройти, а пришел холодный расчет. Алексей долго к семейке Бориса этого присматривался, следил, наблюдал, а сам в тени держался, чтобы не связал его с ними никто. Он уже понял, что разоблачить Балабайченко будет трудно, да и неизвестно, чем все закончится, может, за давностью лет и ничем, тем более то, что он в отца стрелял, доказать вряд ли выйдет. Это ему дед Андрей объяснил, он всю жизнь в уголовном розыске отработал, он эти дела знает.

И решил тогда Алексей сам его судить и сам казнить. Только так, чтобы не поплатиться за это. Чтобы его за казнь убийцы самого не казнили.

И придумал он, что надо этого Балабайченко так же, как он деда Алексея Ивановича, ножом по горлу. Холодно это все решил, спокойно. Долго готовился, года полтора, не меньше. И вот когда он всю семейку изучил, неприятная, надо сказать, была семейка, только тогда на дело пошел.

Все продумал, все предусмотрел. И в квартиру попал, так же, как сам Борис Балабайченко к деду его вошел. Сказал, что к сыну его пришел, к Сергею, что тот ему встречу назначил и скоро быть обещал. Его впустили, предложили обождать. Все как по маслу шло. Сам Балабайченко доктором наук стал, выбился, гадина! Ушел к себе в кабинет. Вот тут-то Алексей на кухню и прошел. Выбрал нож, побольше, поострее, и вошел в кабинет. Руки, правда, дрожали, и сердце из груди выпрыгивало, боялся даже, что стук этот Балабайченко услышит и вывернется как-нибудь. Ничего, не услышал. Только когда нож на горле почувствовал, дернулся испуганно, ну да Алексей уж медлить не стал. А потом надо было перстень снять, и вот тут уж провидение его выручило. Перстень не снимался, так Алексей на кухню за маслом растительным пошел, палец смазать, и вот здесь чуть не попался. Все, думал, конец ему пришел! Дверь входная тихонько лязгнула, ну да в тишине-то хорошо слышно было. Алексей так с бутылкой масла на кухне и замер. Окаменел, можно сказать. Думал, может, жена Балабайченко вернулась или, может, сын решил лекции прогулять.