Варвара Клюева - Первое дело Василисы Потаповой [СИ]

Выслушав отчет адвокатессы, я долго ее благодарила, а напоследок спросила, насколько, на ее профессиональный взгляд, вероятно, что Сергея убила Радка. Лидия, почти не задумываясь, ответила, что это крайне маловероятно. Разве что Радмила страдает расщеплением личности. В состоянии сознания, в котором она пребывала во время их беседы, лгать и притворяться попросту невозможно.

Итак, мнение адвоката совпало с мнением психолога: Радка мужа не убивала. Однако для ее освобождения нашего мнения маловато. Для этого нужен другой кандидат в убийцы — с внятным мотивом и реальной возможностью. А я, по правде сказать, такого кандидата не видела. Мать и родственников Радмилы я исключила, Лушку, с некоторыми оговорками (нужно будет все-таки встретиться с ее алиби — барменом из «Танцующего Дельфина»), тоже. Сведения, полученные от Радки, к списку подозреваемых никого не добавили, даже наоборот. Если она права, коллеги Сергея не имели ни малейших оснований желать ему смерти.

Правда, статистическая обработка данных вовсе не такое безобидное занятие, как ей представляется. Я хорошо помнила, как был расстроен Серега около года назад, когда написанная им программа анализа репрезентативности выборки едва не привела к увольнению нескольких интервьюеров, уличенных в недобросовестности. Но я как-то слабо представляла себе недобросовестного работника, зверски убивающего невольного разоблачителя. Все-таки живем мы не в какой-нибудь глуши, где всю округу кормит единственный заводик, а в столице с ее сотнями фирм, институтов и центров, которым всегда требуются люди для проведения различных опросов. Не говоря уже о том, что очковтирателей так и не уволили.

Нет, мотивом такого убийства могла быть либо испепеляющая ненависть, либо настоятельное желание устранить препятствие к какой-то очень значимой цели, а Серега, по свидетельству Радки, не мог вызывать у коллег ни того, ни другого. Ненависти — по причине бесконфликтности и безотказности, желания устранить — из-за камерности профессиональной ниши, которую занимал. Хотя последнее нужно уточнить у Валерия — вдруг в их фирме пруд пруди математиков-статистиков, жаждущих занять Серегину должность?

Кстати, о Валерии. Похоже, Радмила и его полностью освободила от подозрений. Даже если она заблуждается насчет безоблачности их взаимоотношений (во что я, учитывая Радкину восприимчивость к настроениям потенциальной публики, не верила), остается его алиби. Если Валера в девять часов повез коллег в пансионат, до которого добираться не меньше часа по свободной дороге, у него никак не получилось бы обернуться до одиннадцати. Не высадил же он двух дам и одного джентльмена посреди дороги!

В общем, информация от Радки не прояснила, а скорее еще больше запутала дело. Ни мотивов, ни подозреваемых, ни каких-либо зацепок я не получила. Возмутительное поведение американского красавчика Энтони, который внезапно утратил интерес к девушке, ни бельмеса не понимающей по-английски, и переключился на Пиявку-Лушку, окончившую переводческий факультет Института языков и культур имени Льва Толстого, вряд ли имеет отношение к убийству. Загадочная мания преследования, которая внезапно открылась у Радки всего за три недели до роковой пятницы, на первый взгляд, сулила новые перспективы в расследовании. Но только на первый. Как бы ни верила я в Радкину чуткость, мне представлялось сомнительным, чтобы слежка за ней, не получившая ни единого фактического подтверждения, имела место быть. А даже если бы и имела — как прикажете угадывать, кто и зачем за ней наблюдал?

Обескураженная, я снова свернулась в клубочек под пледом и попыталась систематизировать сведения, которые собрала за этот бесконечный день. Через несколько минут реплики, лица, картинки завертелись в голове в едином водовороте, засасывающем меня в беспамятство, но на последнем рубеже перед провалом я вдруг подскочила, как ужаленная.

Радкин отец! Его скоропалительное изгнание из Советского Союза и фото в университетском альбоме, которое видела Лушка. Я тоже закончила МГУ и тоже была счастливой обладательницей университетского альбома — выпускного!

Скатившись с дивана, я натянула первую попавшуюся одежду и обувь и уже через пять минут звонила в дверь бывшей Радкиной квартиры. Наверное, видок у меня был еще тот: Марина Захаровна, открывшая мне дверь, схватилась за грудь.

— Что?.. Радка?! Что с ней? Я пыталась сегодня добиться свидания, но мне сказали…

— Я не знаю ничего про Радкино нынешнее состояние, — оборвала я лепет Марины Захаровны. — Хочется думать, что ее жизнь вне опасности, ведь она в больнице. В любом случае посодействовать непосредственно ее выздоровлению вы не можете. А вот освобождению можете. Точнее, могли бы, если бы не предпочли лгать.

— Ты о чем? — холодно спросила мадам Зимина, к которой вернулось обычное высокомерие.

— Об отце Радмилы. Не могли бы вы показать мне свой университетский выпускной альбом?

Ее щеки пошли красными пятнами.

— Я… не помню, куда его положила.

— Но фотографию-то Георгия Мирковича в нем, наверное, помните? Нет? Какая у вас, однако, ненадежная память. Но это ничего не меняет, потому что его фото видели и помнят другие. Выпуск филфака МГУ восемьдесят шестого года, верно? Июнь месяц, а Радка родилась в апреле. И это означает, что ее отец не был спешно выслан из страны в полном неведении о ребенке, который должен был у вас родиться. Он знал о рождении дочери, так?

Марина Захаровна дернула плечом.

— Если и так, то каким образом это может улучшить положение Радмилы?

— Это может означать, что существуют люди, которым выгодно ее устранить. Отец мог упомянуть Радку в своем завещании. Если он умер богатым человеком, другим наследникам есть что терять. Кстати, вы уверены, что он умер в восемьдесят девятом, а не в две тысячи девятом году? И в том, что вам не приходило недавно писем из какой-нибудь Инъюрколлегии или как она там сейчас называется?

Она снова вспыхнула и бросила на меня неприязненный взгляд. Но потом сразу как-то потухла и жестом предложила мне пройти в комнату.

— Ты не права, Василиса, — торжественно заявила она, когда мы уселись. — Отец Радмилы никоим образом не имеет отношения к тому, что случилось с Сергеем. Прежде всего, потому что действительно не подозревает о Радкином существовании. Верно, я придумала эту историю об изгнании югославского студента из университета и страны. Я много лет лгала Радке, родным и знакомым. Но правда состоит вовсе не в том, о чем ты подумала.

Отца Радмилы зовут не Георгий Миркович, а Драго Вутечич. И был он не студентом МГУ, а молодым шалопаем, приехавшим в Москву погулять на Всемирном фестивале молодежи восемьдесят пятого года. Мы познакомились в кафе-мороженом на улице Горького, и я настолько сошла с ума, что той же ночью отдалась ему, как дешевая шлюха, на скамейке в Сокольниках. Безумие длилось две недели, а потом он уехал — такой же развеселый и беззаботный, как в первый день нашего знакомства.