Анна Данилова - Crime Story № 05 [антология]

Из автобуса посыпались туристы в ярких куртках и белых брюках, с неизменными рюкзаками на плечах и свитерами, обвязанными вокруг поясницы. Если бы это были американцы, они все как один были бы в резиновых шлепанцах и шортах. Если зимой на улице любого европейского или даже азиатского города вы видите человека в шортах — знайте, это американец! Для тепла шорты могут быть подбиты мехом, а под рубашку надеты пять маек разной длины, ширины и цвета. Но чтобы джинсы с курткой — никогда!..

Он же американец. Он привык. Для того чтобы «перепривыкнуть», нужно напрягаться, да еще и покупать эти самые джинсы — зачем?! Он же так привык.

Туристы все еще сыпались как горох и раскатывались в разные стороны из высокого автобуса, когда неспешно открылась дверь «Мерседеса», сверкнула на солнце, замерла, и только потом на асфальт выставилась нога в черном носке и черном же лакированном ботинке, как в кино про Дона Корлеоне. Следом за ногой показался весь шеф. Вылез наружу, как из берлоги, недовольно фыркнул, сощурился на Босфор, покрутил головой, одернул пиджак, нашел глазами своих и сразу отвернулся.

Уйду я от него, подумала Нэсси-outside. Вот теперь точно уйду. Терять мне все равно нечего.

Ты сначала поживи без мужа, посоветовала Нэсси-inside. Без его заботы, без его зарплаты, без его мамаши, которая хоть раз в неделю придет, уберется, выгладит кучу его рубашек и кастрюльку щей оставит, которых хватает примерно до среды, а там уж посмотришь, уйдешь ты от шефа или нет.

Американец, «гений продвижения», бодро выскочил следом за шефом и сразу что-то затрещал, отсюда было не разобрать, что именно. Он трещал и показывал рукой на Босфор.

Вся компания из микроавтобуса сгрудилась вокруг гида и на скорую руку сделала вид, что внимательно слушает.

Гриша оторвал от уха мобилу, сунул в карман и огляделся, а Виталий Васильевич тихо и печально вздохнул, уставившись в воду, где плескалась рыба. Светлана Петровна по-дружески обняла Верочку, интеллектуал Паша осведомился, где Золотой Рог, получил несколько недоуменный ответ в том смысле, что «вот же он!», и успокоился.

Нэсси все смотрела на золотую солнечную дорогу, которая прямо по воде вела из Европы в Азию.

Странный, непонятный город! Разве может быть город одновременно в Европе и в Азии?

Нет, не так! Город, который соединяет Европу и Азию?! Разве такое возможно на самом деле?!

Вот он, Стамбул, и вот она, Европа, и вон она, Азия, и никакой мистики, и все-таки непонятно. Совсем непонятно!..

— А здесь же есть какой-то собор… я забыла! Ну, там раньше еще мечеть была, а потом его переделали в православный храм! Где он?

Гид посмотрел на Машу и любезно похлопал ее по руке.

— Если вы имеете в виду Святую Софию, — сказал он, — то ее отсюда не видно. Только православие тут ни при чем, и храм как раз создавался правителями Византии именно как христианский. Во время завтрашней экскурсии мы непременно посетим его…

— Завтра у нас тренинг, — заметила Светлана Петровна скучным голосом. — До двух часов у нас лекции, а потом мы едем осматривать местное кожевенное производство.

— Но у меня в программе записано, что завтра экскурсия в Ай-Софию! — возразил гид, полез в карман, достал бумажки и зашуршал. — Ай-София, или Святая София, называется так потому, что император Константин в свое время…

— А это вы у него спросите, — и Светлана Петровна кивком указала на шефа. — Он вам все расскажет и про Софию, и про Византию, и про то, чем мы должны заниматься во время тренинга.

Нэсси не слушала.

Как он мог меня разлюбить, думала она. Вот как это бывает? Любил, любил, а тут вдруг, в прошлую субботу, взял и разлюбил? И теперь ему нет до меня дела, и ему все равно, где я и что со мной?! И как долетела до Стамбула, и с кем я здесь, и как мне здесь, и не обижает ли меня кто, и успела ли я покурить перед лекцией, ведь он же знает, что я не могу долго без сигареты и начинаю бросаться на стены?! Еще он знает, что я не могу долго ходить и постоянно растираю в кровь пятки и мне всегда нужно везти с собой шлепанцы, чтобы ходить хоть в чем-нибудь, потому что ни в одни туфли я не могу засунуть распухшие ноги?! И еще он знает, что я плохо сплю на новом месте, а потом ничего не соображаю, и мне утром непременно нужно три чашки крепкого кофе, и я могу забыть очки, а без них я как слепая курица! Он знает все это, только ему теперь все равно.

Все равно.

Потому что он меня разлюбил.

В его жизни появится — или уже появилась — какая-то другая женщина, про которую он будет все знать — или уже знает, и именно ее он будет любить — или уже любит.

— Нам нужно поторапливаться в отель, — говорил гид у нее за спиной. — На всякий случай мне придется уточнить кое-какие планы, если вы утверждаете, что завтра никаких экскурсий быть не может.

— Ах, какая ерунда! — нежно прижавшись щекой к его кожаной куртке, проговорила Маша Машина низким голосом. — Мы с вами завтра пойдем на экскурсию вдвоем, если все эти противные люди будут сидеть на своем противном тренинге! В конце концов, Стамбул — это… — тут она подумала немного, и от усилия мысли на лбу у нее появилась крохотная складочка. — Стамбул — город контрастов!

Гид кивнул.

— Управдом — друг человека! — провозгласил Паша Семенов, и Виталий Васильевич на него шикнул. Никому не хотелось обижать Машу Машину, не только красавицу, но и умницу, точно знавшую, что Стамбул — город контрастов.

В отеле, куда прибыли тем же порядком — вся компания в микроавтобусе и шеф с американцем в «Мерседесе», — некоторое время выясняли, кто где живет и во сколько завтрак. Верочка закатила небольшой скандал — ее номер оказался на пятом этаже, и Босфор был не слишком хорошо виден. Она плакала и говорила, что так всегда, все живут выше ее. Пока переселяли Верочку, пока выясняли, входит ли ужин в стоимость номера, — оказалось, что не входит и каждый платит за себя, — спрашивали, где конференц-зал, снятый для тренинга, и оказалось, что он в Южной башне, а все жилые номера в Северной, за всеми этими делами незаметно наступил вечер, и пора было расходиться по номерам.

Нэсси проплакала всю ночь и утром, взглянув на себя в зеркало, чуть не зарыдала снова — от отвращения.

Пришлось срочно делать макияж, и с толстым слоем краски на лице, с тональным кремом на щеках, ушах, шее и, кажется, даже в подмышках она напоминала сама себе харбинскую певичку времен белой эмиграции.

В конференц-зал она вбежала последней, плюхнулась на самый последний стул, стоявший в самом последнем ряду, выхватила из сумки блокнот и ручку и сделала вид, что сидела тут всегда. Уж по крайней мере со вчерашнего вечера!

Но на нее никто не обратил внимания. Даже шеф не повернулся и не посмотрел уничижительно, а уж он-то должен был! Он терпеть не мог расхлябанности сотрудников. Расхлябанностью считалось все — разговор с мамой по телефону, сигарета среди рабочего дня, чашка кофе возле компьютера и прочая ерунда, без которой, как всем известно, человек жить не может.