Дарья Кожевникова - День из чужой жизни

— Да подожди ты, — остановила я торжествующую Ирку. — Объясни, что случилось? За что его могли посадить? Он ведь ни на что не способен, даже на преступление.

— Как видишь, кое-чему научился, — хохотнула Ирка. — Какая-то крупная афера на заводе. Так-то! Плохо ты, родная, знала своего героя. А может, не так ему аплодировала, вот и не вдохновила на подвиг.

— Да брось ты! — совершенно опешила я. — Не может такого быть!

— Девочки, вы тренируетесь или только занимаете тренажеры? — подошла к нам какая-то девица.

Ирка окинула ее одним из своих красноречивых взглядов, как правило, напрочь отбивающих у любого охоту к продолжению беседы. Я же, успев отработать на своем тренажере почти всю причитающуюся здесь каторжную повинность, поднялась, уступая место, и подошла вплотную к Ирке:

— Рассказывай все, что знаешь.

— Да знаю немного, только то, что сказала, — доложила Ирка. — Тебе бы стоило больше знать, на одном ведь заводе работаете. А ты как будто даже расстроилась? С ума сошла! Никогда я не понимала тот сорт женщин, к которому ты относишься! Вам сколько гадостей не сделай, а вы все равно, сердобольные, при случае будете жалеть того, кто в этом преуспел. Так вот, нечего его жалеть! Вляпался — теперь пусть выпутывается как знает! Пусть примерит на себя твою шкуру, прочувствует, что значит оказаться брошенным. И не вздумай ему хоть чем-то помогать! Даже сухарями!

— Ладно тебе, — огрызнулась я. — И потом, я уверена, что здесь какое-то недоразумение. Не знаешь, кто занимается этим делом?

— Людка, да имей же ты хоть каплю гордости-то! — взвилась Ирка.

— Да при чем тут гордость, — отмахнулась я. — Просто хочу узнать, в чем дело, побеседовать со следователем. Могу я, как бывшая жена, поинтересоваться судьбой бывшего же мужа?

— Ай, ну тебя! — раздраженно мотнула головой Ирка. — Надо было догадаться, что ты так на это среагируешь, и ничего тебе не говорить.

Наутро я, как и собиралась, отправилась к следователю. Для этого мне в первую очередь пришлось взять на работе до обеда отгул, но с этим проблем не возникло, начальство мне их уже целый веник должно, так что на полдня расщедрилось. Одним словом, добралась я до Следственного комитета, где мне сообщили, что делом моего мужа занимается следователь Силантьев, а найти его можно прямо сейчас, в восьмом кабинете.

Кабинет оказался неказистым: хоть и нестарые, да невзрачные стол, стулья да шкафы, но чтобы на все это полюбоваться, ждать своей очереди мне не пришлось, приняли сразу. Я вошла и для верности уточнила:

— Мне к Силантьеву…

Очень уж сидящий за столом человек не был похож на того следователя, которого я рисовала в своем воображении. Мне он почему-то представлялся таким высоким, солидным, с суровым лицом, в строгом деловом костюме. А оказался просто мужчиной лет сорока с небольшим хвостиком (это я про годы, а не про прическу), в серо-белом свитере, не очень-то и высоким, в меру упитанным, а в его небольших темно-серых глазах не было даже намека на ту рентгеновскую проницательность, которой должен был бы обладать колющий преступников, как орехи, следователь. И тем не менее этот вовсе не претендующий на солидность мужчина отозвался:

— Это я. Проходите.

Я прошла, села, запоздало вспомнила, что неплохо было бы и поздороваться (хотя нет, кажется, уже здоровалась, когда заглядывала в кабинет), и молча уставилась на него в ожидании, что вот сейчас он мне все и расскажет, с одного взгляда догадавшись, зачем я пришла. Но он вместо этого осведомился:

— Вы по какому вопросу?

— Я… это… — запнулась я, потом выпалила: — Вы занимаетесь делом Гутярина?

— Есть такое, — согласился он.

— Я его бывшая жена. А если по документам, то пока еще даже настоящая.

— А документы у вас с собой?

— Да, конечно. — Я порылась в сумочке, протянула ему паспорт: — Вот.

— И что же вы, Людмила Ивановна, от меня хотите? — спросил он, просмотрев мой документ и возвращая мне его.

— Узнать, что случилось, разумеется, — сказала я. — Понимаете, это так на него не похоже…

— Многие, совершившие преступление, бывают не похожи на преступников, — заметил он.

— Да нет же, — возразила я, — дело даже не во внешности. Поймите, натура у него не такая, чтобы что-то грандиозное отколоть. Я ведь его хорошо знаю, больше двадцати лет с ним прожила.

— А что же случилось потом? — поинтересовался он.

— А потом он бросил меня ради молоденькой девицы, — похоже, я начала привыкать к статусу брошенной жены и стала относиться к этому гораздо спокойнее, чем раньше. — Так что, как видите, мне нет никакого резона его выгораживать.

Из дальнейшей беседы выяснилось, что выгораживать гражданина Гутярина и не стоит, все равно нет в этом никакого смысла. Действительно, если человека обвиняют в хищении огромной суммы денег с завода, которую просто больше некому приписать, то бывшая жена, заявляющая: «Он на такое не способен», мало что может изменить. Но я добросовестно старалась и даже призналась следователю в том, что пыталась шпионить за своим неверным супругом. Он выслушал меня очень внимательно, потом попросил на всякий случай мой телефон и свой мне дал, да на том мы с ним и распрощались. В общем, того, за чем я к нему приходила, я так и не добилась: не подтвердились мои надежды на то, что новость окажется всего лишь Иркиной выдумкой. И уяснить себе того, каким это образом мой неблаговерный мог так глубоко вляпаться в историю, я тоже не смогла. Можно было бы еще о свидании попросить, но этого я делать тоже не стала. А зачем? Злорадствовать было не в моем характере, а сочувствовать ему после всего, что он мне преподнес, я была уже не в силах. Оставалось только, попрощавшись со следователем, вернуться на работу, чтобы продолжить трудовые подвиги. Да детям по пути позвонить, рассказать, что случилось. Те восприняли новость с удивлением, не торопясь особо проявлять другие чувства, даже если они и были. Сынуля у меня вообще, как я уже говорила, молчалив и на выражение эмоций скуп, а доча, хоть и была в семье папиной любимицей, но тоже частенько не восторгалась его поступками, особенно последним. То есть теперь уже предпоследним. И оба ребенка дружно, не сговариваясь, сошлись на том, что следствие все рассудит. Спросили у меня, не надо ли приехать. Но я сказала, что папе от их приезда толку все равно не будет, а что касается меня, то если уж я его измену пережила, то с остальным теперь точно как-нибудь справлюсь. На том мы расстались, и день пошел своим чередом.

А на следующий день меня ждал, мягко говоря, сюрприз, которого я-то совсем не ждала. Точнее, сам день прошел как обычно. Отсидела свое на работе, честно предаваясь труду, а после работы зашла в магазин, где купила себе на ужин пакет кефира и хлеб с отрубями. Сбросив первые десять кило лишнего веса, я была рада несказанно, но потом мой организм вроде как попытался бунтовать, реагируя на дальнейшее исхудание чувством голода, обостряющимся порой до хищных масштабов. А мне так хотелось скинуть с себя весь лишний жир! Я уже в раж вошла, наблюдая за тем, как изменяются мои формы. Вот и приходилось по возможности обманывать себя, а в моем случае для этого как нельзя лучше подходили хлеб с отрубями и кефир. И вот, когда я, отоварившись, отправилась домой (взяла себе за правило ходить пешком), все и случилось. Я уже почти дошла до дома, свернула на нашу улицу и двигалась по дорожке, с обеих сторон обсаженной кустами акации, не стриженными с позапрошлого года, как вдруг за моей спиной словно ниоткуда выросли трое парней. Точнее, это я так предположила, потому что видеть-то их не могла, только слышать: во-первых, они были позади меня, а во-вторых, был уже вечер, золотое время, когда солнце светить почти уже не может, а фонари все еще не хотят. Я вообще-то женщина не особо нервная, но тут, сами понимаете, стало жутковато, тем более что сразу становилось ясно: эти субъекты не собираются проходить мимо меня просто так. Поняв это, я сделала попытку развернуться и спросить: