Марина Серова - Иероглиф зла

В ночной темноте японский шатер сверкал разноцветными огоньками бумажных фонариков, которые работали на батарейках. Благодаря такому освещению вся площадка перед шатром оказалась достаточно освещена, и необходимость в использовании дополнительного источника света пропала. Эби и Аюми ушли в палатку переодеваться, сэнсэй попросил нас, то есть зрителей, сесть полукругом, чтобы всем было видно танец. Пока девушки гримировались, Кузьмин произнес вступительную речь, попутно переводя свои слова на японский язык для иностранных гостей. Сэнсэй сказал, что, во-первых, рад всех нас видеть, пообещал крайне интересное времяпрепровождение, выразил благодарность ребятам, подготовившим мастер-классы.

– Сегодня вечером, после танца Эби-сан и Аюми-сан, я приглашаю вас всех на небольшую лекцию, посвященную японским мифам и легендам! – объявил Кузьмин. – Поэтому не расходитесь по палаткам, иначе пропустите много интересной информации!

Сразу, как только сэнсэй закончил свою короткую речь, на импровизированную сцену вышли Эби-сан и Аюми-сан, облаченные в красивые, расшитые белыми цветами кимоно. В руках каждая девушка держала по большому вееру, на одном было изображено цветущее дерево, а на другом – то же самое дерево, только с желто-красными листьями. Веера украшались иероглифами, значения которых не знала даже Маргарита. Девушка, рядом с которой я сидела, шепотом пояснила, что это – веера из Японии, как и одежда выступающих. Ученицы сэнсэя замерли, синхронно закрыв лица веерами. В тот самый момент раздалась красивая нежная мелодия, и я сразу поняла, что музыка живая, а не со звукового носителя. Я даже сперва не заметила Лену-сан, точнее, Рэну-сан, которая играла на деревянной блоклейте. Оказалось, девушка исполняет известный японский мотив, произведение Рэнтаро Таки, называющееся «Луна над заброшенным замком». Танцовщицы одновременно плавно изогнули кисти рук, изменив положение вееров. Их движения были настолько гармоничны и синхронны, что даже удивительно, как они выполняют одни и те же танцевальные фигуры. Японский танец оказался весьма своеобразным действом, хотя бы потому, что движений в нем было немного, в основном исполнительницы замирали на какое-то время, демонстрируя свои веера. Их лица были белыми, а на фоне фарфоровой кожи ярко-красным выделялись губы и подведенные черным глаза. Эби-сан забрала волосы в высокий пучок на манер японской гейши, а Аюми, у которой была короткая стрижка, просто украсила прическу большой заколкой с бабочками.

– Какие красивые у них кимоно! – тихо восхитилась я, обращаясь к Маргарите. – Это цветущая сакура?

– Нет, – покачала головой та. – Традиционно на кимоно молодых девушек изображаются цветы сливы или яблони. Сакурой никто не украшает кимоно, потому что эти цветки очень быстро отцветают и облетают с деревьев. Если молодая японка наденет кимоно с сакурой, это будет означать, что ее красота и молодость увянут так же быстро, как и цветы японской вишни.

– Надо же! – искренне изумилась я. – Никогда бы не подумала, всегда полагала, что сакура – это символ Японии и ее изображают повсюду!

– Это правда, что японцы любят цветущую вишню, специально во время цветения сакуры берут выходной и отправляются созерцать ее в парки и на природу. Но это совсем не означает, что изображать сакуру можно сплошь и рядом. Ведь важно понимать символику, которая играет огромную роль в жизни и мировоззрении японцев.

Этот своеобразный танец длился недолго, и зрителям не успело надоесть смотреть его. Как только Рэна-сан доиграла последние ноты немного печальной, но красивой мелодии, девушки замерли на своих местах, протянув веера друг к другу. Сэнсэй зааплодировал первым, его поддержали остальные ученики. Японцы радостно выкрикивали что-то на своем языке, и было видно, что им очень понравилось выступление. Эби и Аюми скромно поклонились, как истинные японские актрисы, а потом так же молча покинули сцену.

Однако не все присутствующие были поглощены наблюдением за танцем девушек. Я периодически оглядывала зрителей, проверяя, на месте ли сэнсэй и не убежал ли он в очередной раз куда-нибудь по своим делам. Кузьмин-то сидел спокойно, а вот Александр несколько раз во время танца вставал с места, в нерешительности оглядывал площадку вокруг «сцены», отходил в тень деревьев, но потом снова возвращался. Я сначала подумала, что мужчина страдает никотиновой зависимостью и отходит в сторонку покурить. Но нет, я пригляделась и поняла, что Александр не подвержен этой вредной привычке, к тому же я не ощутила запаха табачного дыма. Но то, что мужчина нервничает, было заметно невооруженным глазом. Он постоянно вертел в руках мобильный телефон, клал его в карман, потом, видимо, не зная, куда девать руки, доставал его снова, но даже не смотрел на экран сотового. Никто из учеников сэнсэя не обращал на мужчину никакого внимания – все следили за отточенными движениями танцовщиц. Но мне странное поведение Александра совсем не понравилось – я поняла, он что-то замышляет. И задумывает явно недоброе, уж у меня на это глаз наметан.

Теперь я одновременно наблюдала и за сэнсэем, и за его подозрительным студентом. Благо Кузьмин по-прежнему не покидал своего места, тем более, как он сказал ранее, после танца должна начаться лекция про японскую мифологию. Следовательно, на время своего рассказа сэнсэй будет неотлучно находиться в лагере, что облегчает мне задачу. Сомневаюсь, что Александр задумает убийство учителя при остальных студентах. Как минимум злоумышленнику нужно выманить свою жертву подальше от других людей, чтобы там совершить нападение. Хотелось бы мне знать, чем провинился сэнсэй перед сорокалетним студентом? Может, они что-то не поделили? Деньги? Женщину? Или еще что?..

Так и теряясь в догадках, я молча сидела на траве и смотрела, как Кузьмин благодарит Эби и Аюми, которые спустя некоторое время появились возле сцены в повседневной одежде. Несмотря на дневную жару, вечером было прохладно, и присутствующие то и дело отлучались в палатки за теплыми вещами. Я опрометчиво не захватила с собой даже легкой куртки, да и если бы таковая имелась, вряд ли покинула бы свой пост. Хотя к холоду я человек привычный, и особого дискомфорта ночная прохлада мне не доставляла. Сэнсэй тоже не надел ничего поверх тонкой рубашки и жилетки – видимо, ему было не холодно, или он не замечал ничего, погруженный в обдумывание предстоящей лекции. По Кузьмину было видно, что хотя он преподает не первый год и уже наизусть знает все о Японии, ее языке, культуре и легендах, но перед каждым публичным выступлением он тщательно продумывает содержание своего рассказа, стараясь, чтобы всем присутствующим было интересно и понятно, о чем он говорит. Никто из гостей фестиваля в наш «Японский квартал» не пожаловал – до лагеря доносились звуки популярной музыки, скорее всего, остальные участники мероприятия сейчас развлекаются на танцполе. Ни сэнсэя, ни его учеников это ни капли не смущало. Японские студенты, поди, и думать забыли про веселье на главной сцене – еще бы, у нас куда интереснее! Наверно, жителям любой страны всегда хочется посмотреть, как представляют себе их родину иностранцы. Но то, что выступление Эби и Аюми им понравилось, было видно сразу. Особенно восхищались Хадзимэ, Харуо и Акио – видимо, им приглянулись русские красавицы, и молодые японцы почтительно беседовали с девушками.