Эдуард Маципуло - Подземные дворцы Кощея [Повести]

Салим шагал впереди меня, опасливо втянув голову в жирные плечи, и вздрагивал при каждом звуке.

Но вот лавиноопасное урочище Тысяча смертей осталось позади. Чернильная тень скал все более густела — теперь я с трудом различал складки на бычьем затылке Салима. Неужели проскочили? И как всегда со мной бывает: только вздохнешь облегченно, тут же появляется мысль, сводящая на нет хорошее настроение. Так и сейчас, резанула мысль: а вдруг Коротышка погнался за девчонкой и дедом?! И хоть разбейся, хоть тресни на куски, а ничем я им помочь не в силах…

Тропа вилась по самому краю обрыва, совсем недалеко внизу под нами шумела речушка, стремясь вырваться из горных теснин к городским окраинам, чтобы там превратиться в паутину арыков. Я торопил Салима:

— Давай, джигит, шире шаг. Ты почему как мертвый?

И мы уже почти бежали — Салим и животное, которое я пришпоривал каблуками. И вдруг ишак резко подался назад, жаркое тело Салима надвинулось на нас.

— Чу! — выкрикнул он страшным голосом и ударил ногой в ослиную морду.

Мы с ишаком сорвались с тропы. Салим хорошо знал ее извилины, вот и сбросил нас на самом опасном повороте.

Я все же успел ухватиться за выступающий край скалы, а ишак уже бился где-то внизу, в зарослях, и кричал жалобно, как человек. Салим удирал во всю мочь со связанными руками, и его удаляющийся топот терзал мою душу. Господи, и такого еще перевоспитывать?

Из последних сил я карабкался на тропу, избитое тело отказывалось повиноваться. Я кусал губы, бранился самыми последними словами, которые слышал когда-то на Кузнецких копях. И все же выбрался — я на тропе. Сил нет… Лечь бы и закрыть глаза, радуясь спасению. Но впереди удирает Салим, его топот все еще слышен. Я взял в руки камень и пошел по тропе, потом побежал.

Тропа нырнула вниз и вонзилась в кукурузное поле, превратившись в проселочную дорогу, а я все еще не мог догнать Салима. Сил не хватало, дыхание кончилось… Говорят, когда нет сил, зови на помощь злость. На одной злости я и настиг Салима, сбил его с ног, придавил телом к сухим пыльным бороздам.

И вот тут-то нас, измученных и беспомощных, голыми руками взял Коротышка.

Оказывается, все это время он бесшумной тенью следовал за нами, держа сапоги под мышкой. Любовался нашими спинами, слушал наши голоса и в любой момент мог пырнуть ножом, но выжидал. Я же говорил, выдержка у него сумасшедшая…

И вот мы сидим у костерка среди искромсанных стеблей кукурузы. Я, конечно, связан. Теми веревками, которые были на Салиме. А Салим свободен, ползает на брюхе перед Коротышкой, а точнее — носит с межи хворост. Ему бы убежать, но он до ужаса боится бандита. Ну да, чей страх страшнее, тот и господин.

— И не говори мне, начальник, что все мое добро уже в милиции, в сундуках Муминова… — Коротышка в разорванном шелковом халате был похож на взъерошенного зверька — маленький, сердитый, смертельно усталый. Глаза его голодно поблескивали на дне колодцев, тонкие пальцы подрагивали. — Ты спрятал добро. Там, где речки Аксу и Кизылсу приближаются друг к другу, спрятал. — Он потрогал подушечками пальцев свой лоб: — Тут кое-что есть, аллах не обидел.

— Ничего я тебе не скажу, Коротышка, — подумав, ответил я. — Мне все равно подыхать, так что пусть добро гниет в земле.

— Я буду резать тебя на куски, пока не признаешься. А Салим из тех кусков сделает шашлык.

— Сделаю, хозяин.

— Эти штучки на меня не действуют, Коротышка. За жизнь я не цепляюсь, чтоб любой ценой… Я свое дело сделал. И все в порядке.

— Посмотрим. Эй, Салим, шакал! А ну-ка покажи нам, как ты резал моего названого брата.

Салим изменился в лице, повалился на колени.

— Никогда не видел… брата! Я не знаю!

Коротышка кивнул на меня.

— Они подстрелили мальчишку, а твоя семья его схватила. Ты пытал, я знаю. И где зарыли, знаю. Хамидбай все рассказал.

«Значит, все-таки Хасан? — подумал я с недоверием. — Мальчишка водил нас за нос и убил грузчиков?»

Коротышка опять кивнул в мою сторону.

— Я искал вон его, а нашел Хамидбая. Потом я нашел серп и воткнул ему в живот. Он очень упрашивал не вытаскивать серп из живота, хотел прожить еще чуть-чуть. Потом все рассказал, что знал.

— О аллах… Ваш названый братец сам умер! Клянусь всеми святыми.

— После того, как ты отрезал ему уши и выколол глаза?

— Нет, нет, хозяин! Клянусь аллахом! Я только отрубил ему руку… А когда мы взяли ваше добро… на время… чтобы сохранить для вас… вам отдать… потом… Мы пришли к нему, а он уже сам умер. Вот и зарыли…

— Без молитвы, без омовения, без савана, как неверного! — Коротышка заскрипел зубами, рука дернулась к ножу. Нечеловеческим усилием воли сдержал себя, проговорил устало: — Он мог стать великим беком, он был умней, чем я сам…

Салим предложил проверенный способ пытки, после которой даже немые от рождения начинают бойко разговаривать, будто женщины в бане. Коротышка проявил интерес, и Салим, воспрянув духом, принялся объяснять, что и как. Волосы на моей голове встали дыбом. Ничего подобного я никогда не слышал.

Коротышка пристально смотрел на меня.

— Ну как, начальник? Получилась стройная чинара из кривого карагача? Хочешь, я его убью? Хочешь, знаю. Душа твоя хочет. Но ты сам не убьешь, ты несвободен. А я свободен. Я убью.

Салим беззвучно плакал, сгорбившись. Мне казалось, вся воля его была выпита, и в его жирном теле не осталось сил. Но я ошибался. Он вдруг накинулся на меня и начал избивать кулаками.

— Из-за тебя все, шайтан!

Коротышка сбил его с ног.

— Связанного? Ты не мужчина, ты синий ишак.

Коротышка вытер ноги о спину Салима и надел сапоги. Потом посмотрел в утыканное звездами небо. Оказывается, он ждал восхода луны.

— Понесешь на себе начальника, шакал.

— Хорошо, хозяин, — покорно ответил Салим, затем осторожно добавил: — У меня бок болит, хозяин… Шайтан ударил камнем…

— А пупок не болит?

Коротышка кольнул его в живот ножом. Салим помертвел.

— Ладно, ладно, хозяин… куда нести?

С тяжким стоном он взгромоздил меня на колючие от пулеметных лент плечи и пошел напрямик через поле, с хрустом ломая кукурузные стебли. Ноги его заплетались, он задыхался, шептал молитвы, умолял Коротышку сделать остановку, бранил меня и всех на свете начальников самой жуткой руганью. Коротышка шел следом и подгонял его острием ножа.

Тропа, залитая луной, карабкалась к перевалу. Где-то все еще перекликались какие-то люди. С городских пустырей доносились рыдания и хохот шакалов.

Коротышка не пытал меня, не гнал пешком. Неужели щадит? Или все еще было впереди?

Салим, выбившись из сил, забуксовал на особенно крутом подъеме. Коротышка взбодрил его не уколами ножа, а уже ударами. Закричав, Салим пополз на коленях.