Олег Финько - Живой смерти не ищет [Роман]

— Так ты, Белохвостов, в армию просился бы, — посоветовал Вахрамеев. — Там только одна забота — бей немца да себя подстрелить не позволяй. Или после сытой жизни в конторе уже и не захочется в окоп?

— Ну вот, и ты забубнил о сытой жизни. Хотя какой сытой она может сейчас быть? Подумай своей головушкой. В армию я уже несколько раз просился. Пока врачи разрешения не дают из-за астмы. В Покровске, болтают, старичок живет, травками промышляет, иглоукалывание знает. Вот он мою болезнь может излечить. К осени попрошу у председателя райисполкома недельку, поеду к нему за здоровьем, а там и в армию начну собираться. Но, с другой стороны, ты, Вахрамеев, на нашу опергруппу посмотри, тут или хворые, или престарелые. Кто же с прииска подобру здорового старателя отпустит? Ему и на промывке дел хватит. На местах надеются на работников НКВД, на их опыт, хватку.

Они лежали на склоне олбы и, пощипывая травинки, равнодушно глядели в сторону стежки и дальше на сопку, покрытую густым лиственным лесом. Было покойно, тихо, даже ветерок замер.

— Гляди вперед! — толкнул локтем соседа Вахрамеев. — Да тише ты! Раз… два… три… — шептал он, — с десяток будет, а?

С укутанного густым зеленым подлеском залавка — небольшой высокой террасы на склоне сопки — в сторону тропы тихо скользили всадники, ведя на поводу запасных лошадей, нагруженных мешками.

— Наблюдай за ними, в случае чего свистнешь, а я к капитану, он начальник, пускай меры принимает. — И Вахрамеев тихо отполз вниз, где на солнышке нежился Молодцов.

— Товарищ капитан, банда вдет! — тихим голосом доложил он.

— Какая там банда? — умиротворенно потянулся вздремнувший Молодцов. — Опять с панталыку народ сбиваешь? Вот же неугомонный ты какой, Вахрамеев. Придется тебя откомандировать из отряда к чертовой матери.

— Тс-с-с! Не кричите, они рядышком, метрах в пятидесяти отсюда, а может быть, уже и ближе подъехали. Не сомневайтесь, на этот раз я не ошибаюсь. Только вы не высовывайтесь особенно, заметят, — шептал он вслед капитану, вмиг забывшему о дреме.

Молодцов, добравшись до края котловины, осторожно выглянул. И тут же у него исчезли последние сомнения. На стежку, в ту сторону, куда должны были идти они сами, выезжал последний всадник. То, что это воистину бандиты, было понятно сразу. Хорошо вооружены, а последние прямо-таки с армейской выправкой. Вон вроде и Гошка, а тот очкарик похож на Сан Саныча. Положение у капитана Молодцова было — не позавидуешь: оружие внизу, рядом с тропинкой, там же, где-то в кустах, и часовой, а вся его гвардия усталых, вспомнивших о болезнях и возрасте людей сидит в крохотном травяном оазисе и теперь уже не посмеет даже носа показать.

В это время со стороны кустов раздался выстрел. То ли от неожиданности, то ли от того, что стреляли совсем рядом, показался он Молодцову оглушительным. Метнувшись от склона к склону, вернулось эхо — будто второй выстрел, только потише.

— Наш часовой им вслед вжарил, — шепнул оказавшийся рядом Вахрамеев, — молоток парень.

Миг, и на тропе уже никого нет, только еще шевелились на противоположной ее стороне кусты. На минуту снова воцарилась тишина, а затем послышался резким командирский басок:

— Огонь! — раздался оглушительный, нестройный залп. И снова стихло.

— Ну, че, капитан, давай на рывок, к оружию? — по унимался рядом Вахрамеев.

— Какой рывок?! — поникшим голосом ответил Молодцов. — Предупреди людей, чтобы сидели тихо как мыши. Они ведь всех нас, как куропаток, перестреляют, пока до винтовок доберемся.

Но таких отчаянных, как Вахрамеев, в оперотряде больше не нашлось, остальные, безоружные, сами притихли, ни живы ни мертвы, мечтая, чтобы опасность пронесло.

В кустах, где скрылся противник, выждали еще какое-то время, потом раздались звуки раздвигаемых веток, топот, через несколько минут, судя по глухим ударам по твердому грунту, бандиты снова выбрались на тропу чуть дальше; мелькнули под кронами деревьев головы всадников, и вскоре снова воцарилась тишина.

— Фу-у, — вытер мокрый от пота лоб Белохвостов, — а я уже думал, конец, что нам отсюда никогда не выбраться. Повезло!

— Опасливые мужики, — нервно вколачивая кулаком росток крапивы в землю, отметил Вахрамеев. — Нет, чтобы оглядеться, поискать того, кто стрелял, а они пукнули хором да тикать.

— Сами мы хороши. — Молодцов зло заталкивал в кобуру пистолет. — Чуть в штаны не наделали. Это же надо, с такими лопухами связался! Жалко, вы оружие еще на тропе не оставили. Они бы собрали его — на всякий случай, пригодится.

— Да чего вы все ругаетесь, капитан? — огрызнулся Белохвостов. — Ну ладно, мы олухи, годные только в обоз, необученные. Почему же вы нам не подсказали? На то вы и командиром над нами поставлены, чтобы уму-разуму поучить, подсказать.

— Поздно учебой, заниматься, — не успокаивался Молодцов, — нам бандитов ловить надо, а у вас как в пословице: на охоту ехать, собак кормить. Ведь эти субчики почти в наших руках были. Сейчас бы дать отсюда, сверху, залп-другой — и конец банде. Верно умные люди говорят: если не повезет, так это уже всерьез.

— Ну что дальше-то будем делать, капитан? — поинтересовался Вахрамеев. — За ними вслед погонимся?

— Они теперь знают, что здесь кто-то есть, а коли так, то должны поставить на тропу засаду. Нельзя сейчас нам за ними ехать. Останемся здесь ночевать; завтра разведку вперед вышлем, потом и сами осторожненько двинемся.

Не доверяя больше ни Белохвостову, ни кому другому, капитан Молодцов сам выставил караул со всех сторон олбы, тщательно проинструктировал часовых и велел остальным отдыхать.

Тем временем бандиты, подумав, что стрелял случайный охотник, отъехали километров на пять до етёха — старого якутского стойбища, давным-давно оставленного людьми, — и тоже разбили бивак, не желая искать для ночевки места получше. И только недоверчивый, ко всему подозрительный Дигаев не поверил в то, что выстрел мог быть случайным. Вечером, когда солнце закатилось за горизонт, он сам, никому не доверяя, ужом прополз до хорошо запомнившегося места, которое сумел опознать даже в темноте. Неподвижно пролежав в кустах около часа, он заметил и отблески костра, горевшего в ложбине, и часовых, которые, боясь темноты, жались к огню и хорошо выделялись на фоне отсветов пламени. Когда в олбе заскребли ложками и зазвякали котелками, часовые утеряли остатки бдительности, и Дигаеву удалось подойти еще ближе. Он пересчитал людей, вгляделся в оружие, уложенное неподалеку от костра, прислушался к разговорам. Несколько раз его рука тихо сползала к ремню, нащупывая чеку гранаты, но рисковать он не осмелился и убрался к своим. Вернувшись в банду, Дигаев отозвал в сторонку под каким-то незначительным предлогом Сан Саныча и Ефима Брюхатого и поделился тревожной новостью, предупредив, чтобы они ни в коем случае не пугали остальных.