Олег Финько - Живой смерти не ищет [Роман]

— Где ж это вас так? — с нескрываемым удивлением спросил он. — Как будто гранатой или минными осколками шваркнуло. Досталось вам, дед Василий. Часом, не на первой мировой? В эту вроде воевать вы уже не должны были.

— Как-нибудь расскажу, если будет час, — отмахнулся старик.

— Уж он расскажет, — подтвердила с крыльца жена, — обязательно расскажет, скорее всего и не один раз. То-то я гляжу, раздевается, а он перед гостем похвастать маленько решил, дескать, не только тому кровь пришлось проливать.

— Замолчи, старуха, пока не поколотил, — грозно рявкнул дед.

— Вы что же деретесь дома? — неодобрительно посмотрел на него Семен.

— А как же ты думал? Все как у людей. Бей женку к обеду, вечером опять, не одлупцювавши за стол не сядь.

Старуха стыдливо прикрыла рукой рот, чтобы не заметны были щели от выпавших зубов, и засмеялась:

— Вы больше слушайте этого баламута старого, он вам наговорит. Вот я по тебе веником пройдусь, чтобы гостя в смущение не вводил…

Старик сделал вид, что в испуге закрывается от старухи руками, и натужным басом, подделываясь под голос попа, речитативом завел:

— От пожару и от потопу, а ще от лютой жены, господи, сохрани-и-и.

Рассерженная старуха хлопнула входной дверью.

— Пойдем скорее, Семка, а то если старая успеет розгневаться, то це буде надолго.

На столе в избе шел парок от вареной картошки, в миске громоздились соленые огурцы, прела перловая каша в чугунке. Семена Жарких уговаривать не пришлось, проголодавшись за последние дни, он с аппетитом ел, не уставая нахваливать все, что ему предлагали.

— Бач, як в госпитале Семка от домашнего отвык, вроде ничего особенного на столе нема, а ему все нравится, — довольно отметил старик.

— А наших вспомни, Василий, как приедут с прииска, так словно с голодного края, от стола не оттащишь. А уж вроде и Денис при должности, и Надюша при котлах продуктами заправляет.

— Так это, мать, не от харчей зависит, — уверенно перебил ее старик, — а от того, кто готовит. У тебя сызмальства навык имелся, оттого и смак и запах. А доньку Надийку ты все берегла, успеет, дескать, возле печи накрутиться, оттого ей сейчас и нелегко; представь себе, на такую ораву наготовить, да еще всем угодить. — Старик повернулся к Семену. — Доченька у нас поздняя, грешно сказать, родилась, когда мы с Анфисою уже по пятому десятку разменяли.

— Грешно тебе говорить, Василий, или нет, а с дочки пылинки сдуваешь, нарадоваться на нее не можешь. Ведь кровиночка его, — пояснила старуха Семену, — красавица. А так как дед и себя всегда красивым считал, вся их порода Стариковская такая нескромная, значит, думает, что доченька в него пошла.

Семен Жарких мельком глянул на хозяйку и подумал, что глаза Надежде достались от матери, такие же огромные, только у старухи они уже выцвели, пожелтели по ободку, устали от жизни.

— Сын наш, Денис Стариков, бригадиром у старателей на прииске «Огонек» работает, — пояснил хозяин. — Знаешь про такой? Тут недалечко, верст семьдесят с хвостиком, если прямо. Гарный прииск, про него даже в «Социалистической Якутии» писали, дескать, социалистическое соревнование на высоком уровне, работают старатели, себя не жалея. И нашего Дениса упоминали, даже фотография его бригады была напечатана.

— Одно слово, что фотография, — недовольно отметила старуха, — как мы с дедом ни вглядывались, а Дениса отличить не смогли, все там на одно лицо, темень.

— Это ничего, шо не розберешь, для того ж и подпись под ней, мол, передовая бригада Дениса Старикова на промывке. Кто грамотный, тот разберет.

— Денис и Надюшку к себе в бригаду перетащил, — с горечью сказала старуха, — мы было воспротивились, не хотели отпускать, да кто своему ребенку враг? Ей ведь к людям хочется, туда, где молодежи побольше. На прииске даже в военное время повеселее, а здесь, если война затянется, так и останется старой девой.

— Кто это тебе таку дурницу сказал, шо вона, проклятая, затянется? У Семки спроси, если мне не веришь. Чихвостим мы фрица в три шеи. Теперь до Берлина будет бежать без оглядки, как наскипидаренный.

— Когда война началась, Надюшка как раз школу закончила и уехала от нас, вот мне и кажется, что все это уже вечность тянется, — жаловалась старуху, — я так загадала: как только победим, так доченька домой вернется.

— Ага, держи карман шырше, як раз вернется. Девка шо пташка, открыл ладонь, пурх — нема ее. Разве шо жениха ей отыщем из нашего села.

— Ты бы думал, Василий, прежде чем говорить. Откуда в Чертовом Улове женихи? Мальчишки сопливые и те перевелись.

— Не горюй, Анфиса, не захочет она сюда ехать, так мы туда за ней тронемся, старики в доме всегда пригодятся. Я правильно кажу, Семка?

— Вроде бы правильно, дед Василий.

— Какой зять с тобой уживется, Василий? — всплеснула руками Анфиса. — Твои затеи да язычок только одна я и могу вытерпеть. Да и то с трудом.

— Не мели лишнего, Анфиса, не такой уж я плохой, як ты думаешь. А зять, если дочку полюбит, то нехай и до мене почтение имеет. Я ж твого батька терпел? Терпел! Уважение ему оказывал? Оказывал! А теперь припомни, как он меня встретил, какими недобрыми словами: ни в сыворотке сметаны, ни в зяте племени. Вот що мне в очи сказать посмел. А все оттого, шо был я из переселенцев-бедняков. Ну и шо с того? Прожили мы наш век неплохо, единственно, чего б я ще хотел, так это прожить еще стилькы, да пивстилькы, та четверть стилькы, а там и на погост можно.

— Ишь чего захотел, — охотно поддержала новую тему Анфиса, про себя радуясь, что Василий забыл о тесте. — Мне бы с первым внучонком понянькатъся, а там как бог даст. Жить сколько ты пожелал, так всем в тягость станешь.

— Это тилькы кажется, що в тягость, а как помрут батькы, детям их не хватает аж до собственной старости.

— Уж и израненный ты, Василий, и изрезанный, и обмороженный, и горелый, а никак тебе жить не надоест. Я иной раз присяду и чувствую, что устала.

Семен Жарких наелся и слушал стариков, жадно поглядывая на стол, где еще хватало и хлеба, и каши, и огурцов.

— Що, Семка, жалеешь, шо пузо не мешок и про запас не поешь? Ничего, мы еще завтра повторим, наедимся як следует, — шутил старик.

Анфиса еще и со стола не успела убрать, как входная дверь, брякнув кольцом, заскрипела, и в комнату просунулась старушечья голова:

— Василий, Анфиса! Есть в доме кто-нибудь? — поинтересовалась гостья, глядя на хозяев.

— А то ты не видишь, кума, — не удержался дед Василий.

— Ох да я не вовремя, соседушки, позже, наверное, забегу. Вон вы гостя потчуете, сами едите, вам, поди, не до меня сейчас, — раскланивалась старуха, не собираясь уходить.

— Ты чего хотела, соседка? — помешал развитию деревенской дипломатии Василий.

— Сказывают, что у вас печник поселился? — спросила та.