Джефф Зентнер - Дни прощаний

Я набираю номер Джорджии.

– Карвер? Разве ты не должен сейчас быть на занятиях?

– Только не волнуйся, – говорю я, и мой голос дрожит.

– Не буду, но объясни, что происходит.

– У меня снова случилась паническая атака. – Я прямо вижу, как Джорджия борется с желанием ляпнуть: Я же тебя предупреждала.

– Черт! Ты в порядке?

– Гм.

– И конечно, ты позвонил мне, а не маме.

– Да.

– Ты сейчас где? У медсестры?

– На парковке.

– Понятно.

– Ищи белый пикап «Ниссан». Я лежу в кузове.

Она смеется, но смех тут же обрывается.

– Чувак. У тебя сегодня…

– Самый паршивый на свете первый учебный день.

– Я скоро приеду за тобой. Но придется поторопиться, меня ждет работа.

– Отлично.

Я разъединяюсь, потом лежу с закрытыми глазами, рассматривая калейдоскоп узоров на внутренней стороне век. Наконец рядом с пикапом останавливается машина. Я все еще лежу неподвижно, хотя и слышу, как открывается дверца. Я не могу рисковать, не зная точно, что это Джорджия, на сегодня с меня хватило оплошностей. Не хочется вылезти из кузова пикапа и наткнуться на незнакомцев, которые вызовут копов.

Слышатся шаги, и в окне появляется лицо Джорджии, темное, как и у Джесмин, на фоне яркого неба. Я вздрагиваю, хотя и ждал ее. Несколько мгновений мы смотрим друг на друга.

– Карвер, – тихо произносит она и протягивает руку к моей шишке.

Я морщусь и мягко отвожу в сторону ее руку.

– Не надо.

– Как это произошло? Ладно, расскажешь по дороге.

Я сажусь, дожидаясь, когда прекратится головокружение, потом с трудом выбираюсь из пикапа и плюхаюсь в машину Джорджии, откинувшись на спинку сиденья и закрыв глаза. Потом вспоминаю, что забыл в пикапе пиджак, но возвращаться за ним нет сил. Я окончательно обесточен.

Джорджия сидит на водительском сиденье.

– Ты мой должник, чувак.

Я открываю глаза и недоуменно смотрю на нее.

– Почему ты набрасываешься на меня? Мои друзья погибли.

– Я не набрасываюсь. А ты больше не можешь прикрываться своими друзьями. Я пыталась убедить тебя обратиться за помощью, но нет… Что ж, поступим так. – Она достает телефон, пролистывает список контактов, набирает какой-то номер и подносит телефон к уху, одновременно выезжая с парковки.

– Кто ты, чтобы…

– Здравствуйте, это Лила Бриггс. Я хочу записаться на прием. – Она пытается подражать протяжному южному акценту мамы. При других обстоятельствах я бы лопнул со смеху. – Да, – продолжает она. – Хочу записать моего сына Карвера. К доктору Мендесу. Моя дочь Джорджия уже была у него. Ближайшее свободное время… хорошо… хорошо… отлично. Какая удача. Просто идеально. Завтра в десять утра.

– Джорджия… – тихо произношу я, но в моем голосе нет осуждения. Да, я признаю, что у меня проблемы. И все же она бросает на меня язвительный взгляд. Даже не думай, показывает она всем своим видом. Я съеживаюсь.

– Я поняла, отлично. Увидимся завтра… Вам тоже… До свидания. – Она заканчивает разговор и сосредоточивается на дороге.

– Джорджия.

– Не начинай. – Ее поначалу резкий голос смягчается. – Прости, но у тебя проблема. Да, бывает сложно признать, что тебе нужна помощь. Я это знаю. И потому я буду хорошей старшей сестрой и помогу тебе помочь самому себе.

– Я спятил?

– Спятил? Нет. Тебе слишком многое пришлось пережить и поэтому больно. А горе очень часто заставляет нас вести себя странно.

– Это произошло на глазах у всех, – тихо говорю я, глядя в окно. По моей щеке катится слеза, и я смахиваю ее тыльной стороной ладони.

Она протягивает руку и стискивает мою ладонь.

– Когда приедем домой, тебе надо приложить к голове лед.

Я киваю.

– Через неделю у меня начинаются занятия и я должна ехать в Ноксвилл. Мы можем разговаривать по телефону и переписываться, но…

– Я знаю.

– Ты должен понимать, что необходимо научиться доверять другим людям и не замыкаться в себе. Тебе надо быть откровеннее с мамой и папой. И быть честным с доктором Мендесом. Если ты можешь поговорить с Джесмин, поговори и с ней. В этой ситуации тебе нельзя молчать как рыба.

– Нана Бетси попросила меня провести с ней день. Как будто это последний день с Блейком, но понятно, что… без него. Это будет что-то вроде дня прощания с Блейком.

– Круто.

– Да.

– Звучит впечатляюще.

– Очень.

– Видишь? Идеальный пример, – говорит Джорджия. – Я понятия не имею, стоит ли это делать. Вот это тебе и следует обсудить с доктором Мендесом. Он отличный специалист.

– Я пойду. Ты ведь уже меня записала. Твоя взяла. Сдаюсь.

– Да, конечно.

– Ты можешь снова изобразить маму?

– Зачем?

– Нужно, чтобы ты позвонила в школу и сказала, что я заболел.

– Надо было заставить тебя изображать маму.

– Нет.

– Это было бы забавно.

– Для тебя.

– Именно поэтому и следовало так сделать.

– Ну пожа-а-алуйста…

Она наигранно вздыхает и набирает номер.

Остаток пути мы едем без разговоров, я молчу как рыба, признав свое поражение. Я осознаю, что в конце концов проиграл то сражение против самого себя, которое мне необходимо было проиграть.

Жаль только, что мой проигрыш выглядит не слишком красиво.

– Мне пора бежать на работу. Я и так уже опоздала. У тебя ведь есть ключи, да?

Я киваю.

– Когда мама и папа вернутся с работы, ты все им объяснишь. Тебе это понятно, да?

Я снова киваю.

– Спасибо, Джорджия.

– Завтра отвезу тебя на прием. Хочу поздороваться с доктором Мендесом.

– Ладно.

Она уезжает, а я плетусь по дорожке к дому. Внутри тихо, как в могиле. Я терпеть не могу тишину пустого дома, оказываясь в нем тогда, когда должен быть совсем в другом месте. Все звуки кажутся чересчур громкими. Холодильник щелкает, включаясь и выключаясь. Часы гулко тикают. Стаканы пронзительно звенят, когда достаешь их из буфета. Сердце громко колотится. Кровь шумит в ушах.

Так все это воспринимается в обычных обстоятельствах. Теперь же тишина подобна пустоте, а пустота приносит с собой ощущение утраты. Утрата напоминает горе. Горе же приводит в действие спусковой механизм вины. А вина превращается в адскую муку.

Я сижу в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, как вдруг меня захлестывает всепоглощающее желание избавиться от одиночества.

У меня уже наполовину написано смс для Джесмин, когда вдруг мелькает мысль: Со мной происходят неприятности, когда я пишу людям в неподходящее время. Это может плохо закончиться для этих людей. Эта мысль заставляет меня некоторое время лежать на постели, приложив ко лбу пакет с замороженным горошком, и смотреть в потолок. И это оказывается гораздо скучнее, чем можно было себе представить.

Я встаю с кровати и, усевшись за стол, включаю ноутбук. Возможно, теперь мне удастся поработать над вступительным сочинением для колледжа. Возможно, это смягчит чувство вины из-за того, что я сижу дома в первый учебный день. Я склоняюсь над ноутбуком и принимаюсь печатать.