Меган Миранда - Идеальная незнакомка

Я уже собралась в школу, а Эмми еще не приехала. Обычное дело. Она работала в ночную смену, да еще встречалась с неким Джимом, чьи легкие — судя по голосу в телефонной трубке — давным-давно выел табачный дым. Я считала, что Джим ни капельки не подходит Эмми и что она незаметно скатывается назад, как и я. Однако я прощала ей эту слабость — знала, как влияют на людей здешние места, как легко покой уступает место пустоте и как хочется иногда ощутить рядом чье-нибудь присутствие.

В будни мы с Эмми, бывало, не виделись по несколько дней подряд. Но сегодня четверг, я должна внести арендную плату. Эмми всегда оставляла деньги на столе, под разноцветным садовым гномом — она его нашла и водрузила в центре стола в качестве украшения. Я в очередной раз подняла гнома за красную шляпу и убедилась, что под ним пусто, — лишь несколько крошек.

Задержки с выплатами тоже были для Эмми делом обычным.

Я оставила ей записку возле стационарного телефона — на нашей «доске объявлений». Написала большими буквами «АРЕНДНАЯ ПЛАТА» и прижала клейкий листок к деревянной стенной панели. Все записки, которые я писала в начале недели, Эмми сняла: ГЛЯНЬ СЧЕТ ЗА ЭЛЕКТРИЧЕСТВО, МИКРОВОЛНОВКА СЛОМАНА, МИКРОВОЛНОВКУ ПОЧИНИЛИ.

Я раздвинула стеклянные двери, стукнула по выключателю, поискала в сумочке ключи от машины — и поняла, что забыла мобильный. Повернула назад; сквозь распахнутые двери в дом ворвался ветер; желтый бумажный листок — АРЕНДНАЯ ПЛАТА — спланировал на пол и скользнул под деревянную этажерку, куда мы складывали почту.

Я заглянула под этажерку и обнаружила там настоящее безобразие. Много клейких листков. ПОЗВОНИ ДЖИМУ — надпись наполовину скрывал другой квадратик. Еще записки, лицом вниз. Выходит, Эмми их не снимала, они просто падали в щель между мебелью и стеной — причем не одну неделю.

Мобильного у Эмми не было — прежний номер остался подключен к тарифному плану бывшего парня, а она не хотела выдавать ему свое местонахождение. Без мобильного телефона я бы чувствовала себя голой и беспомощной, но подруга утверждала, что жить без него здорово, никто тебя не дергает. Поначалу это казалось милым чудачеством — Эмми ведь такая оригиналка! — но теперь выглядело неразумным эгоизмом.

Я сгребла записки и оставила их на столе. Прислонила к садовому гному. Попробовала вспомнить, когда я последний раз видела Эмми.

Добавила еще одну записку: ПОЗВОНИ МНЕ.

Остальные решила выбросить — чтобы мой призыв среди них не затерялся. И поехала в школу.

Главную дорогу перекрыли — в конце, где она сворачивала к озеру. Там стояла патрульная машина, на ней мигали красно-синие огни; регулировщик направлял транспорт мимо поворота. Я убрала ногу с педали газа и ощутила знакомое волнение.

На журналистской работе я привыкла к некоторым особенностям, характерным для любого места трагедии: аварийно-спасательные автомобили, оградительная лента, плотная толпа зевак, дружно склонивших головы в порыве скорби. Однако, кроме внешних признаков, есть кое-что еще — потрескивание в воздухе. Вроде статического электричества.

Оно манило меня, это потрескивание.

Проезжай, Лия. Не останавливайся.

Но что-то ведь произошло — и всего в двух милях [1] 1 миля равна 1,62 км. от нашего дома. Эмми до сих пор не вернулась. Если она попала в аварию, кому позвонят полицейские? Как меня найдут? Вдруг Эмми в больнице, одна-одинешенька?

Я проехала мимо регулировщика и затормозила на следующем повороте. В спешке оставила незапертую машину возле недостроенного клуба у озера и пошла назад к заграждению. Чтобы не попасть на глаза полицейскому, я держалась деревьев.

Земля здесь имела уклон; внизу, у илистой кромки воды, росла высокая трава. Там застыла группка людей. Все неподвижно смотрели в одну точку в траве. Никаких машин. Никакой аварии.

Я заскользила с холма, загребая туфлями грязь — скорее, скорее.

В крови бурлил адреналин, в душу закрадывался ужас, однако я мыслила ясно. Представляла, что здесь могло произойти.

Я специально вырабатывала в себе бесстрастность в начале карьеры — когда вид крови повергал в шок, когда чувства захлестывали, когда в обмякшем лице незнакомца я видела тысячу картин его непрожитой жизни. Умение отстраняться стало частью моего профессионального мастерства. Теперь оно включалось помимо моей воли.

Когда имеешь дело с настоящими преступлениями, по-другому не выжить: свежая кровь, кости, психология насилия… Позволь чувствам проникнуть в статью, и читатель узрит лишь тебя. Ты должен оставаться невидимкой. Ты должен быть глазами и ушами, винтиком истории. Факты — тяжелые, страшные, мучительные факты — необходимо рассортировать, проанализировать. И двинуться дальше, навстречу новым происшествиям. И так — пока не сломаешься.

Мышечная память сработала. Я брела сквозь траву, а Эмми тем временем распадалась на фрагменты, превращалась в набор фактов: четыре года в Корпусе мира; бегство от злобного бывшего в здешние места; ночная работа в вестибюле мотеля, временами — уборка квартир. Незамужняя женщина, пять футов пять дюймов [2] Сто шестьдесят пять сантиметров. ( Здесь и далее прим. перев .) , худощавая, темные ровные волосы до плеч.

Косые солнечные лучи проникали сквозь деревья, отражались от водной глади. Полицейские изучали заросли в отдалении, но рядом стоял постовой — спиной к группе свидетелей, не подпускал ближе.

Я подошла к ним. Никто не обратил внимания. Женщина рядом со мной была в банном халате и тапочках, волосы с проседью выбивались из заколки.

Я проследила за их единым напряженным взглядом. Засохшее пятно крови в траве возле постового, отмеченное оранжевым флажком. Рой мошкары в утреннем воздухе. Несколько конусов вокруг пустого участка земли.

— Что произошло? — Я удивилась тому, что мой голос дрожит.

Женщина не реагировала, так и стояла, скрестив руки и впившись ногтями в кожу.

Возьмите интервью у свидетелей трагедии, и они скажут: «Все произошло так быстро».

Скажут: «Все как в тумане».

Свидетели выдают обрывочную информацию, а мы додумываем остальное. Они забывают. Смутно помнят. Если подойти к ним сразу после происшествия, их еще будет трясти.

Люди вокруг меня выглядели именно так. Стискивали собственные плечи, прижимали руки к животу.

Однако поместите на место преступления меня, и все замедлится, начнет тихонько закипать, побулькивать. Я запомню мошкару над травой. Пятно крови. Затоптанный бурьян. Но в основном — людей.

— Бетани Джарвиц, — произнесла женщина, и тугой комок у меня в груди чуть ослаб. Не Эмми, значит. Не Эмми. — Избили и бросили здесь.