Лариса Соболева - Наследник из Сиама

— Господа интересуются, что стало с мадемуазель?

— Не знаю. Перед родами она переехала к подруге, а мне отказала от места, деньги у ней закончились, что оставил Мирон Гаврилович. Я помогала ей переехать. Да вы можете справиться про мамзель у нее…

— У кого? — крикнул и Кирсанов, последовав примеру Парамона.

— У мадам Аннет. Она приняла мамзель Селестину.

— Как найти ее? — решил внести свою лепту Пискунов, ведь сыщик как-никак. — Нам она шибко надобна.

— Дам, дам адресок. — Старуха тяжело поднялась, заковыляла к этажерке, на полках которой находилась всякая всячина, взяла шкатулку и вернулась. — Коль совсем тяжко становится, иду к мадам Аннет, она добрая душа, ангел, ей-ей, всегда даст полтинничек…

— Вы виделись с мадам, а про Селестину не знаете? Как так? — задал вопрос Кирсанов.

— То не мое дело — про господ расспрашивать, нехорошо это, — отрезала старуха. — Мадам не рассказывала, а другого случая не представилось. Вот адресок. Я и так найду, а вам записочка вот… мадам Аннет писала.

Кирсанов дал ей три рубля, сделав старуху безмерно счастливой, и, оставив двух древних друзей, покинул убогое жилище вместе с Пискуновым, отправившись на людную улицу искать извозчика.

— Такие деньги и отдать старой карге, — заворчал по дороге Пискунов, его обуяла жадность. — Нерачительно-с с вашей стороны-с.

Замечание Кирсанов пропустил мимо ушей, лишь усмехнулся. В сущности, это странное существо иной раз веселило его, страстное желание быть похожим на представителя высшего света превращало Пискунова в глупого клоуна из заезжего шапито. Во всяком случае, вреда от него не было, а это уже немало. Тем временем сыщика потянуло на философию:

— Отчего люди живут так бедно, а, господин Кирсанов? Нищета безобразна, а в Петербурге она особенно ужасна, оскорбительна, потому как негоже человеку жить так скверно-с. Кругом такое великолепие — аж дух захватывает! Какие статуи, мосты, храмы… Не подскажете ли, как зовут тех дам, что подпирают крышу?

— Кариатиды. А те мужчины, что балкон держат, — указал Кирсанов набалдашником трости, — зовутся атлантами.

— М, благозвучно. Кариатиды… Атланты… Иностранные слова прекрасны, ухо так и хочет слышать иностранную речь, а не нашу. Наш язык грубый, варварский…

— Я бы так не сказал…

— Не спорьте, не спорьте! Нет в нашем языке культурного изящества…

— Оставим философию, сударь, — оборвал его Кирсанов, завидев подходящий экипаж. — Извозчик!

В экипаже Пискунов глядел по сторонам, по-дурацки мигал веками, словно собирался от умиления расплакаться, и восторженно вздыхал — дурак дураком.

Мадам Аннет держала магазинчик нот. Помимо нотных тетрадей и самих нот, переложенных для всяческих инструментов, какие только придумал человек, она продавала книги и журналы о музыке, вошедшие в моду гитары, и даже через ее магазин можно было выписать рояли, клавесины и фортепьяно.

— Чем могу быть вам полезна? — спросила пожилая женщина лет пятидесяти (если не больше) в строгом темно-зеленом платье с кружевным жабо.

Она и была та самая мадам Аннет — подруга Селестины. Увидев перед собой строгую даму преклонных лет, Кирсанов пал духом, предполагая, что ее придется долго уговаривать, дабы получить хоть какие-то сведения. Но та, узнав о причинах, побудивших двух молодых людей приехать в Петербург, неожиданно с небывалым оживлением пригласила их в заднюю комнату, велела подать чаю и разрешила:

— Можете называть меня Анной Валерьяновной, Аннет — псевдоним, покупателям нравится, как будто от этого ноты господина Алябьева станут лучше. Итак, вас интересует Селестина…

— Да, — подхватил обычно выдержанный Кирсанов. — А также что стало с родившимся ребенком? Как найти вашу подругу?

— Навещать ее не стоит, — удивила двух гостей мадам.

— Почему? Она… умерла?

— Нет-нет, Селестина жива, здорова, прекрасно устроена, живет в имении под Петербургом.

— А почему тогда…

— Видите ли, когда Мирон Гаврилович привез ее сюда, они очутились в крайне тяжелом положении. Письма отца, князя Соколинского, прибыли раньше, потому-то и было отказано Мирону Гавриловичу в помощи, кроме сестры матери, но… она болела чахоткой. В Петербурге эта болезнь, как чума в Средние века, косит что бедного, что богатого, невзирая на положение. Он поспел к ее кончине, так что тетя рада была бы помочь, да преставилась, ну, а родственникам не до него было. Мирону осталось поступить на военную службу, чтобы содержать себя и Селестину, которая была в положении. Едва его приняли, полк отправили на Кавказ, там вспыхивали восстания покоренных народов. С тех пор от него не было ни слуху ни духу. У Селестины закончились деньги, она оказалась совсем одна и в полном отчаянии. Они не успели обвенчаться, впрочем, ребенку венчание уже не помогло бы, ведь зачат он был вне брака. Князь переживал за еще не родившееся дитя. Он учел, что на Кавказе его могли убить, и написал письмо, что признает ребенка, который родится у Селестины, а также подал прошение на имя Императора об узаконении.

— В таком случае фамилия ребенка Колинский, то бишь укороченная от Соколинский, — сообразил Кирсанов. — Именно укороченные фамилии дают высокородные господа своим бастрадам.

Точная фамилия важна, ведь запрашивал Кирсанов полную фамилию, надеясь по ней найти внука старого князя, потому поиски и безрезультатны.

— Совершенно верно, — улыбнулась мадам Аннет. — Но почему Колинский? Родилась девочка, Виола Колинская. Не зная, кто родится, Мирон хотел заранее защитить от беспощадного общества как сына, так и дочь, дать возможность ребенку получить образование, найти свою дорогу. Мужчине тяжко жить с клеймом «незаконнорожденный», а женщине… и говорить нечего. По закону ребенок попал бы в податное сословие! Это ужасно. Несправедливо. Князь Мирон этого не желал. Он вправе был рассчитывать, что за его ребенком сохранят даже титул, ведь подобные случаи уже бывали. Сам не мог довести дело до конца, посему поручил другу, служившему при дворе, позаботиться о ребенке. Когда родилась Виола, этот господин приложил все силы и добился, что желание Мирона Император удовлетворил. Это было чудо, потому что девочка не мальчик, титул ей как будто не полагается.

— Девочка… — повторил Кирсанов немного разочарованно.

Ему ведь внушили, что искать предстояло внука. Внука! — повторялось неоднократно — а не внучку. Это вторая ошибка, запутавшая поиски. А Пискунов громко отхлебывал чай, бессовестно поедая конфеты, пришлось украдкой наступить ему на ногу, но тот не понял, чего от него ждал Кирсанов.

— Да, прелестная девочка, — подтвердила мадам Аннет. — Селестина заходила в мой магазин, она прекрасно играла на рояле, так мы познакомились. Позже, видя ее ужасное положение, я давала ей работу — переписывать ноты. Часто модных нот не хватает для всех желающих, тогда их множат переписыванием. А перед родами я предложила ей переехать ко мне, квартира моя позволяла поселить бедняжку с ребенком. Мы стали жить втроем, малышке наняли няню, ведь нам следовало работать. Так прошло больше двух лет. И вдруг Селестине предложили место учительницы музыки в одном из аристократических домов Петербурга. Вскоре вдовец и отец двух детей начал ухаживать за ней, она же была божественно хороша. Он сделал ей предложение. Посовещавшись, мы решили его принять. Ну, что ее ждало? Нет, второго такого случая судьба не дает, но одно обстоятельство мешало…