Варвара Клюева - Три жизни на двоих

Звонить своему принцу Лиза перестала, а если бы даже не перестала… Не полная же психопатка жена Андрея, чтобы нанимать убийцу для девицы, с которой её муж виделся единственный раз в жизни – полгода назад! Ни пушера, ни торчков, пристрастивших её к наркоте, Лиза полиции не сдала, так что месть с их стороны исключается, а для превентивных мер поздновато: клиентка уже больше года как соскочила с иглы. У родственников нет мотива. Конечно, душевными людьми их не назовёшь, но, в отличие от матери Надежды, родители и бабушки-дедушки Лизы психически нормальны. Об этом я сужу по личному впечатлению, потому что её родня приезжает ко мне в больницу каждый день – почти как на работу.

Похоже, авария, едва не лишившая их дочери и внучки (на самом деле лишившая, но об этом они не знают), заставила их пересмотреть своё отношение к девочке. Если верить воспоминаниям, доставшимся мне от Лизы, никогда они не были так предупредительны, не смотрели на неё так искательно, не суетились так трогательно, бросаясь исполнять любое её пожелание. Наверное, осознали наконец, что виноваты перед ребёнком.

А может быть, до них вдруг дошло, что она у них единственная: не станет её, и некому будет в старости о них позаботиться. У маленького Лизиного брата тяжёлая форма ДЦП, его мать, вторая жена Лизиного отца, целиком посвятила себя больному ребёнку, ни душевных, ни физических сил, необходимых, чтобы родить и поднять других детей, у неё не остаётся. А у Виталины Аркадьевны со вторым браком не складывается, её романы слишком скоротечны – не дотягивают до той стадии, когда встаёт вопрос о замужестве и продолжении рода.

Но по каким бы причинам Лизина родня ни переменилась в отношении к девочке, довериться этим людям и просить их о помощи я не могла. Во-первых, кто сказал, что эта перемена надолго? Это сейчас они напуганы, а потом привыкнут к мысли, что всё обошлось, и снова потеряют к ребёнку интерес. Во-вторых, не исключено, что мои рассуждения насчёт отсутствия у родственников мотива ошибочны, и убийцу на КамАЗе всё-таки нанял кто-то из них. Лиза просто могла не всё знать.

А в помощи я нуждалась. Если цель убийцы – Лиза или таксист, то мне или ему по-прежнему угрожает опасность. Если же убить хотели меня – тьфу ты, Надю! – то мотив возможен единственный: недвижимость. Моя – Надина – мать отчаялась разыскать дочь с тем, чтобы заставить её отказаться от бабушкиной квартиры в свою пользу, и решила, что проще будет получить желаемое в наследство. Или так рассудил её муж, отчим Надежды. Или брат. Как бы то ни было, отдавать им квартиру я не собираюсь.

По счастью (хотя слово "счастье" в данном случае вряд ли уместно), четыре месяца назад Надя, тогда ещё намеревавшаяся покончить с собой, сходила к нотариусу и составила завещание в пользу Ксеньки. Кроме того, понимая, что просто так мать не сдастся, а суд может принять её сторону, я-Надя заверила у того же нотариуса письмо, в котором изложила нашу семейную историю и привела список свидетелей, могущих мои показания подтвердить. Но все эти меры окажутся напрасными, если я не предупрежу о них Ксению.

Поэтому, как только врачи разрешили мне читать и писать, я попросила сверхзаботливых Лизиных (или теперь уже моих?) родственников принести мне планшет и в процессе долгих мучительных раздумий сочинила это письмо. И отправила – понимая, каким потрясением оно будет для Ксеньки, которая только-только узнала о гибели подруги. Но что мне оставалось, учитывая всё вышесказанное?

Впрочем, если бы я знала, к чему приведёт отправка письма, возможно, подумала бы ещё раз. Я боялась причинить Ксении боль, боялась, что она может не ответить или ответит как-нибудь так, чтобы неведомая ей Лиза больше не решилась написать. Чего я не ожидала, так это того, что Ксенька примчится в больницу, и мне придётся врать ей в лицо. В больное, осунувшееся лицо подруги, потерявшей близкого человека – меня.

Мне всегда нравилось устройство собственных мозгов. В нормальном эмоциональном состоянии я образец рациональности: прикидываю, оцениваю, ищу оптимальные пути решения, планирую, просчитываю варианты. В ненормальном (когда эмоции зашкаливают и мешают думать) меня ведёт интуиция – лихо, но безошибочно, точно водитель-экстремал с многолетним стажем.

Если бы мне задали вопрос: зачем ты едешь в больницу к Елизавете Рогалёвой, я, разумеется, смогла бы привести рациональные объяснения. Хочу повидать человека, который был с моей подругой в последние минуты. Если повезёт, выяснить, куда и зачем ехала Надька – чтобы закончить за неё здешние дела. Может быть, заручиться поддержкой Елизаветы на случай, если её свидетельские показания понадобятся мне в ходе судебной драки с мадам Ткаченко.

Всё это, конечно, правда, но правда поверхностная. А суть заключается в том, что в больницу меня погнало интуитивное ощущение: за этим письмом кроется нечто, о чём мне непременно следует знать. И выяснить, что именно, можно только при личной встрече с автором.

Когда я увидела Лизу Рогалёву, полулежащую, полусидящую на больничной койке с поднятым изголовьем, меня заворожили сразу три вещи. Во-первых, возраст: её письмо совершенно не подготовило меня к тому, что она так юна. Во-вторых, цветовая гамма её "портрета": белоснежная шапочка-повязка до бровей, а ниже – жёлто-лилово-зелёные разводы подживающих фингалов. Такое впечатление, будто девчонку с обеих рук лупил по лицу озверевший боксёр. Но по-настоящему поразил меня её испуг. Завидев в дверях незнакомую тётеньку вполне мирного вида, Елизавета воззрилась на неё (то есть на меня) так, словно я была тем самым боксёром, который её отметелил. Причём, судя по виноватовому виду, отметелил за дело.

Отгоняя паранойю, я напоминаю себе, что девчонка получила травму головы и на неадекватную реакцию имеет полное право. Приветливо здороваюсь, называю себя. Легче не становится. Глаза Лиза опускает, но руки, терзающие пододеяльник, выдают её смятение ничуть не хуже взгляда. По её приглашению, сделанному полушёпотом, занимаю стоящий около кровати стул. И голосом добрейшей из тётенек спрашиваю, как вышло, что она и моя подруга оказались в той злополучной машине.

Девушка еле слышно объясняет, что ехала в Иваньково, к известному психологу Алику Дулушу. Думала добираться от железнодорожной станции на автобусе, но из разговора женщины, сошедшей с той же электрички, с водителем такси, поняла, что женщина тоже едет до Иваньково, и попросилась в машину. Испугалась, что автобуса придётся долго ждать, и она, Лиза, опоздает к назначенному часу.

Далее следует рассказ о внезапно возникшем позади КамАЗе и наезде. Меня немного отпускает: думаю, что я получила объяснение заполошной реакции Лизы на своё появление. Девчонка не сомневается, что водитель КамАЗа сшиб такси с моста намеренно – с целью убить либо одну из пассажирок, либо шофёра, либо всех троих. При таком раскладе страх перед незнакомыми визитёрами совершенно логичен. Особенно, если учесть, что в палате всего две пациентки, и вторая – подсоединённая к капельнице пожилая дама в роскошном воротнике шейного корсета – вряд ли способна прийти соседке на помощь.