Н Борисов - Будни милиции

Высшая и окончательная инстанция — суд. Но в какой-то мере решение суда определяется и предварительной работой следователя и оперативных работников.

И я никогда не простил бы себе, если бы сделал свою часть работы в деле Перова некачественно, формально, учитывая лишь факты, лежащие на поверхности, и таким образом возложил бы всю ответственность за судьбу Перова на чужие плечи.

На следующий день утром я привел в порядок все свои бумаги, подшил, пронумеровал, сделал опись и передал руководству для предварительного ознакомления. В 12 часов дня вместе со следователем Буровым я отправился к нашему начальнику — подполковнику Одинцову, чтобы устно отчитаться о проделанной нами работе.

С точки зрения Бурова, все выглядело вполне нормально.

Скрывавшийся более двух лет под чужой фамилией преступник был задержан и изобличен во лжи одним из соучастников. На следствии он вел себя вызывающе и неискренне, чем усугубил свою вину. Мы не могли, правда, сообщить начальству о том, где находятся похищенные у Полякова часы, но Буров считал, что это вопрос времени и что рано или поздно Перов «расколется», причем почему-то ему казалось, что это произойдет очень скоро.

В отличие от Бурова меня точил червь сомнения. Идя к руководству, я собирался высказать свои соображения о возможной непричастности Перова к краже, но у меня отсутствовала какая-либо другая версия, которую я мог бы предложить начальнику взамен. Однако я вообще ничего не успел сказать Одинцову. Еще до нашего прихода он внимательно ознакомился со следственным делом, посмотрел мои материалы, сравнил допросы, проведенные нами, с допросами двухлетней давности. И мы получили приличную взбучку. Потом, уже уйдя от Одинцова, я подумал о том, что он ругал нас за оплошность, которую мы не имели права допускать. И то, что она была допущена не только мной, но и опытнейшим следователем Буровым, отнюдь не делало ее вдвое меньшей для каждого из нас. Ошибка, совершенная нами, считалась классической ошибкой ведения следствия и была описана во всех учебниках. В свое время нас, еще студентов, предостерегал от нее заведующий кафедрой уголовного процесса Академии МВД профессор Беляев:

«Не увлекайтесь одной, хотя бы и перспективной и заманчивой версией. Работайте одновременно по всем возможным направлениям. Единственная версия может оказаться ошибочной, и тогда выяснится, что вы потеряли время для розыска истинного преступника по второй, третьей или четвертой версиям, ведущим к успеху».

Нужно было возвращаться к Воронову и Сидорову, По мнению нашего шефа, их поспешное признание на следствии вовсе не свидетельствовало об их искренности, а их биографии и преступное прошлое весьма невыгодно отличались от биографии Перова.

В то утро мой кабинет на втором этаже Управления напоминал музей часов или отдел культтоваров большого комиссионного магазина. Мы с Буровым, предусмотрительно заперев изнутри дверь, сверили все часы с имевшимися у нас списками, а потом любовались изумительными творениями мастеров разных стран, времен и народов. Затем нас заставили отпереть дверь и в качестве экскурсоводов демонстрировать часы сотрудникам сначала нашего отдела, потом ОБХСС, ГАИ и всего Управления. А потом стихийные экскурсии пришлось прекратить, потому что пришел Поляков.

Мы понимали, что значит для него эта его коллекция, и подготовились к его приходу. Под рукой была даже медсестра с валерьянкой и валидолом. Но всего этого, к счастью, не потребовалось. Сергей Иванович широко улыбался, радостно смеялся, благодарил нас и, как врач пациента, придирчиво и внимательно осматривал каждые часы. Некоторые из них были сломаны, повреждены, но это мало смущало старого географа. Теперь, когда их снова вернули ему, он готов был сколько угодно их чинить, лечить и возиться с ними. Но, несмотря на радость, переполнившую сердце старого учителя, что-то угнетало его. Он несколько раз порывался задать нам какой-то вопрос, но, видимо, стеснялся и робел.

Наконец он все же решился.

— А могу я увидеться с Володей Перовым?

Я снял телефонную трубку:

— Скажите, Перов у вас? Попросите его зайти ко мне на второй этаж.

Когда Перов открыл дверь кабинета, Поляков, оставив часы, бросился ему на шею. Ему понадобилось несколько минут, чтобы справиться с волнением, а мы с Буровым подумали, что без валидола, кажется, все-таки не обойтись. Наконец Поляков выпустил Перова из рук.

— Мальчик мой, — сказал он. — Сколько ты из-за меня пережил?!

— Это вы из-за меня, — горячо возразил Перов. — Из-за моей болтливости и глупости.

— Это уж точно, — вмешался в их разговор Буров, — что вы, Сергей Иванович, здесь ни при чем. А что касается вас, Володя, то в подобной ситуации следователь должен был бы извиниться за то, что лишил свободы пусть всего на трое суток невиновного человека.

Мы очень рады, что вы не виноваты в краже, но зато вы виноваты в том, что затянулось это дело на годы.

Чувство страха, неправильно понимаемые вами порядочность и долг, а главное недоверие к суду и следствию выбили вас из нормальной жизни на два с половиной года. Вы пошли на поводу у подонка, а ведь разобраться в нем вы могли раньше, чем мы, сотрудники милиции.

Если бы вы доверяли нам, вы бы не побежали, а сразу же рассказали все как было.

Одинцов оказался прав. Когда все это уже закончилось, я подумал вдруг, как же было бы все просто. Если бы только мы не увлеклись одной, как будто бы неопровержимой версией. Если бы однажды прокрутили всю картину, поставив в центре ее не Перова, а Воронова, преступника-рецидивиста, хитрого, опытного, жестокого.

Показная откровенность и демонстративная искренность на допросах, горячее, чересчур горячее негодование по поводу поведения Перова должны были зародить в нас определенные подозрения.

Ошибка и наша с Буровым, и тех, кто до нас занимался делом о краже часов, заключалась еще и в том, что мы мало внимания уделили изучению первого преступления Воронова, за которое он еще до кражи у Полякова отсидел свой срок. Когда я стал внимательнее смотреть его старое дело, я сразу же обратил внимание на женщину, с которой Воронов поддерживал длительное знакомство. Администрация исправительно-трудовой колонии подтвердила связь между заключенным Вороновым и некоей гражданкой Субботиной. Воронов неоднократно обращался к начальнику колонии с просьбой о свидании с ней, постоянно получал от нее письма и даже посылки. В деле не было характеристики Субботиной и описания ее внешности, но возникшее у меня подозрение проверить было несложно.

Вызванный снова в Управление приемщик комиссионного магазина немедленно узнал в Субботиной ту самую блондинку, которая пыталась сдать ему часы, а потом убежала, оставив их в магазине. Субботина разыграла у меня в кабинете целый спектакль, проявив при этом недюжинные актерские способности. Она абсолютно все отрицала, уличала во лжи комиссионщика, упрекая нас в том, что мы «шьем ей дело» и с ее помощью хотим дальше топить бедного Воронова, который и так уже сидит за чужие преступления. Когда же мы с Буровым объявили ей, что сейчас вместе с ней поедем на ее квартиру и в присутствии понятых произведем обыск, она зарыдала и сразу же во всем призналась.