Марина Серова - Вечный сон Снегурочки

– И здоровый образ жизни здесь все ведут, – перескакивала я с одной темы на другую, по крупицам составляя общую картину больничной жизни.

– Ну да, алкоголь или еще что сюда не пронесешь, – согласился со мной старичок. – А ты что, за воротник закладывала?

– Нет, что вы, – обиженно фыркнула я. – Я с депрессией тут лежу, не алкоголизм. Вы тоже с депрессией?

– Это вы, молодые, себе моду взяли, – хмыкнул дед. – В наше время о таком и не слышали. Работа – всю жизнь, не до депрессий. А сейчас заняться вам нечем, вот и надумываете себе всякого. Только потом ничего хорошего из этого не выходит. Трудилась бы ты на фабрике, и в этот гадюшник в жизни б не попала! Ты, дочка, поди, дома раньше сидела, а муж на службе, да? И детишек у вас нет.

Я поразилась проницательности деда. Я ему ведь не говорила, что отпрысками не обзавелась, как по легенде, так и в действительности. И совсем он не псих, так что делает в специализированной лечебнице? Я сначала приписала ему алкоголизм, но мыслит он здраво. В таком возрасте алкоголики, как правило, утрачивают способность выстроить логическую цепочку и сделать правильные выводы. К тому же у них почти всегда трясутся руки, а за дедом я такого не заметила. Так от чего он лечится? Не придумав ничего умного, я не нашла ничего лучше, кроме как прямо спросить в лоб:

– А почему вы-то сюда попали? Вы не производите впечатления больного человека. Говорите, что в больнице чертовщина какая-то творится, а сами выписываться не торопитесь.

– Раз лежу здесь, значит, так надо, – несколько сурово, назидательным тоном поставил меня на место дед. – Не обижайся, дочка, я о своих болячках трепаться не люблю. Не все старики ноют, как им плохо; если на этом зацикливаться, жизнь сущим адом покажется. Я и тебе советую: не думай о болезни, дольше жить будешь.

Развел тут философию, мрачно подумала я. Мне, дед, от тебя не рассуждения о том, как надо жить, нужны, а информация – сплетни, догадки, страшилки, наконец. Вот лучше бы ты продолжил мне говорить о том, что в больнице ужасные вещи происходят – я б точно что-нибудь выведала. Но я оставила свои недовольства при себе и кивнула, выражая солидарность с тем, что мне наплел собеседник.

– Вы Новый год тут будете встречать? – постаралась я как можно отстраненней задать вопрос.

– А это Антону Николаевичу виднее, – хмыкнул дед. Значит, его положили сюда, когда пациентов вел Сазанцев, промелькнуло у меня в голове. Я так и предполагала, что дед из всех больных самый давний пациент, и он подтвердил мою догадку.

– А когда он выйдет? – озаботилась я своей дальнейшей судьбой. – Мой муж думал, что он будет меня лечить, поэтому мы и решились на госпитализацию. А когда поняли, что врач другая, поздно было.

– Кто ж его знает, когда выйдет, – пожал плечами мой собеседник. – Может, через день, может, через неделю, а может, через год. Видишь ли, милая, врачи пациентам о своих делах не докладывают – кто, куда и зачем. Вот как выйдет, тогда и узнаем.

Наш разговор зашел в тупик. Я задавала самые разные вопросы – с виду ничего не значащие, но для меня представляющие первостепенную важность, а дед, точно умелый игрок в шахматы, не давал мне возможность съесть ни единой пешки. Чай мы давно допили, вскоре за стол уселся один из малопонятных мне парней и стал сосредоточенно поедать печенье. Не в силах бороться с искушением стащить у него хотя бы пару штук, я сдалась, посчитав этот раунд проигранным, и пошла в курилку. Там-то меня и настиг вопль, возвещающий об ужине. Вот только радостного предвкушения, как перед обедом, я не почувствовала – поплелась в столовую обреченно, гадая про себя, какой гадостью меня накормят на этот раз.

Ночь мне удалось провести не без пользы. Нетвердой походкой, рассеянно и чуть покачиваясь, я побродила по корпусу, сыграв маленькую роль новой пациентки, заблудившейся на таком нелегком под воздействием снотворного пути в туалет. Удалось спокойно осмотреться, определиться с планом действий и, главное, поставить несколько «жучков». День прошел не зря.

Уныло размазывая ложкой по тарелке липкую белую массу, гордо именовавшуюся овсянкой, я с завистью посматривала на толстушку, уминавшую за обе щеки свой неизменный оливье. Мой добрый дед пытался как-то скрасить мою нелегкую жизнь – даже выдал мне немного соли, чтобы каша приобрела хоть какой-то вкус. Увы, ничего путного из этого не вышло – я вспомнила знаменитый детский рассказ Драгунского, где мальчик, ненавидевший манную кашу, добавлял в нее все, что было под рукой, а в конце концов не выдержал и выкинул ее в окно. Я себе напоминала сейчас несчастного Дениску. Читать в детстве о его приключениях было смешно, но мне было совсем не до шуток. Наверно, если Мельников про меня забудет и не выручит провиантом, я с голодухи съем все, включая и отвратительную больничную еду. Но доводить до этого себя не хотелось, ради великой цели я, конечно, пойду на любые жертвы, но кто бы только знал, как хочется поесть по-человечески! Что угодно готова отдать за кусок жареной курицы или порцию яичницы с беконом!

Потерпев полное фиаско с абсолютно несъедобной кашей, я сдалась и отставила практически полную тарелку. И как только мой дед умудряется есть то, чем нас травят? Совершенно не жалуется, спокойно и флегматично поглощает все подряд, как будто всю жизнь питался подобной гадостью. Может, правда привык за время своего пребывания в больнице?

Успокоило меня то, что другие пациенты, похоже, не обладали такой неприхотливостью в еде. Но у них-то были собственные пакеты с нормальными продуктами, а я сплоховала. Вот и расплачивалась за собственную глупость, благо хлеб в больнице был более-менее съедобный. Я выпросила у поварихи два куска – на большее не решилась, хотя готова была слопать целую буханку. И с трудом удержалась от того, чтобы не накинуться на хлеб, как голодающая неделю дикарка, а продемонстрировать хоть каплю приличного поведения.

После ужина таблетки не давали – до девяти вечера, как известил меня чудо-дед, у больных было свободное время. И – надо же, какая приятная неожиданность! – в качестве развлечения разрешалось смотреть телевизор. Дома, то есть в реальном мире, у меня имелся только компьютер, а телевидение я принципиально игнорировала. Но сейчас обрадовалась возможности отвлечься от созерцания унылой больничной жизни и была согласна смотреть любые передачи, даже самые глупые и неинтересные.

Вот только и здесь меня поджидало разочарование. Почему-то каждый из пациентов считал своим долгом переключить канал, не дожидаясь окончания программы. Получалась какая-то сборная солянка из разных телесюжетов: только я вникала в суть какого-то фильма, как его сменяли новости, не успевала я понять, о чем идет речь, как кто-нибудь опять переключал канал на юмористическую передачу. В сердцах я предложила деду сыграть в «дурака», и тот конечно же согласился. Играли мы молча – как назло, напротив нас уселась дородная санитарка, а беседовать в ее присутствии мне не хотелось. Единственное, что мне удалось выяснить за этот вечер, так это то, что толстушка с оливье все-таки курит – пару раз она проходила с пачкой сигарет в туалет, но я игру не прерывала. Решила оставить допрос полной пациентки на завтра, надеюсь, ее неожиданно не выпишут.