Анна Данилова - Любовь насмерть

— Так ты говоришь, что у каждого более-менее приличного мужика в доме имеется пистолет? Оружие?

— Ну да! — Он вытянул лицо в идиотско-простодушной гримасе и захлопал глазами.

— Значит, у тебя тоже есть, да? Ты же вроде бы приличный человек!

— Конечно! У меня и разрешение имеется!

— И ты хранишь его, как положено, в сейфе?

— Да нет, просто в письменном столе… В ящике. В сейфе я деньги храню. А пистолет должен быть всегда под рукой. Это я так решил. После того, как убили Макса.

Мы выпили еще, пока я не почувствовал, что сейчас заплачу. Со мной такое бывает. Редко. Это когда становится очень уж жалко себя. Ну на самом деле, не слишком ли много всего навалилось на одного человека? Конечно, по сравнению с бедным Максом я был хотя бы жив. Но что это за жизнь такая, когда тебя вот-вот осудят за двойное убийство, которое ты не совершал, когда твой друг Ефим Костров тихо ненавидит тебя и мечтает придушить подушкой (чтобы потом побыстрее бежать к любимой жене), когда девушка, в которую ты влюблен, вернулась к мужу, а любовник, из-за которого она чуть не потерялась в этой жизни, вдруг воспылал к ней любовью, и теперь, наверное, она снится ему по ночам…

— Мне пора, Дима.

— Может, еще по одной? — Блаженная улыбка не сходила с его лица. Видимо, его мозг все еще продолжал хранить мою подсказку для романа, и он предвкушал предстоящую работу.

— Нет-нет, мне уже хватит. До дома бы дойти. Надо же, напоил меня, кого, бармена, мать твою!

Обычно-то бывало наоборот!

— Ты мне пакет какой-нибудь дай, куда шаль положить.

— А… Все-таки забираешь шаль…

К чему он это сказал? Непонятно.

Он вышел, отправился искать пакет. Я времени даром не терял…

— Ну, что ж, если не хочешь на посошок, тогда ладно… Но мы с тобой договорились, да?

— В смысле?

— Я никаких свидетельских показаний давать не буду. Разбирайтесь сами.

Мысленно я все же заехал ему по красной, мокрой от пота физиономии.

Я нетвердой походкой двинулся к выходу. Потом вдруг остановился.

— Постой… Но главное-то мы не выяснили!

— В смысле?

— Где Зоя взяла пистолет.

— Как где? Думаю, у Макса или у своего любовника, Илюши Безобразова!

— А кто-нибудь это проверял?

— Ты что?! — Он по-детски приложил указательный палец к своим надутым губам. — С какой стати это проверять, если никто на Зойку не думал?

— И то правда… А тебе она нравилась?

— Кто? Зойка-то? Конечно. Она не могла не нравиться. Красивая. Эффектная, а тело какое! — И он поцеловал свою щепоть в знак восхищения.

— Так и ты с ней… это… Она бывала у тебя?

— Ну… — часто задышал он, не соображая, то ли ему признаться в любовной связи с натурщицей, то ли нет. Но, видимо, решив, что сегодня вечер откровений, мелко затряс головой, соглашаясь. — Да, было дело.

— Так, может, она у тебя пистолет-то взяла? — предположил я, пристально глядя на Вершинина.

— У меня? Да ты что?! Я не показывал ей пистолет. Да и вообще она не могла знать, что он у меня есть.

— А ты проверь.

Надув губы, Вершинин крутанулся на месте и, теряя равновесие и чуть ли не падая, двинулся в сторону письменного стола, заваленного книгами и бумагами. Открыл ящик и замер. Затем сунул туда руку и принялся шарить. Он долго возился там, шурша какими-то предметами и бумагами. Потом медленно повернул ко мне голову и посмотрел растерянно:

— А его нет… пистолета-то…

Утром ко мне в бар приехали Костров с Ракитиным. Я вышел к ним умытый, но совершенно не готовый к серьезному разговору. Голова моя раскалывалась после вчерашнего безобразия с Вершининым. «Да, друзья мои, — подумал я, глядя на эту парочку друзей, которым я позволил так активно вмешаться в мою жизнь, — интересно мне было бы взглянуть на ваши рожи, если бы я поведал вам о куске пестрого шелка с его легендой».

Я не знал, с чем они приехали. Скорее всего, Фима рассказал Ракитину о моей поездке на турбазу «Рыбка» и разговоре с сестрой убийцы Сони Винник.

— Время идет, а у нас ничего нет, — произнес Костров, принимая из моих рук чашку горячего кофе. Вторую чашку я поставил перед Ракитиным. Тот сидел с недовольным лицом и о чем-то думал. Возможно, у него было просто несварение или такая же головная боль, как и у меня.

— Уж не арестовывать ли вы меня приехали? — мрачно пошутил я.

— Пока нет, — усмехнулся Ракитин.

— Тогда я могу задать вам вопрос?

— Давай, — махнул рукой Фима. — Что за вопрос? Не нашли ли мы убийцу доктора?

— Да нет, вопрос куда более легкий. Я о бейсболках, которые были в моей машине. Надевал ли одну из них кто-то другой? Нет ли там следов ДНК чужого человека?

— Нет. Точно нет, — мгновенно получил я ответ Ракитина. И я понял, что Костров поделился с ним всей информацией, касающейся моей машины. Получается, что я оплатил дорогущую экспертизу, сэкономив государственные денежки. — Твоей машиной воспользовались подготовленные люди, угоняли ее в перчатках.

— Люди?

— Ну это я так просто выразился. Предполагаю, что это был один человек, но близкий тебе. Скорее всего, кто-то из местных.

Круг замкнулся, причем в который уже раз!

— Вы для этого приехали? Что ж, весьма серьезный повод. Ну что ж, хотя бы на кофе сэкономите.

— Марк, не злись! — мягко одернул меня Костров. — Но мы правда зашли в тупик.

Мне бы сейчас вынести Зойкину шаль, но, представив, какой хохот поднимется в баре, когда я озвучу версию Вершинина, я передумал.

— А что Винник, я имею в виду, отец? Родители Сони? Отец и две матери убитых девушек? Кто-нибудь знает, с кем встречалась последняя Соня? Студент или кто там…

— Ее мать высказала предположение, — начал неуверенно Ракитин, — что Соня встречалась вовсе и не со студентом.

— В смысле?

— Для девушки ее возраста роман с молодым парнем — это естественно, и спрашивается, зачем из этого делать какую-то тайну? Так вот, она высказала предположение, что у дочки был роман со взрослым мужчиной. И что она нарочно назвала его студентом, потому что он годился ей в отцы.

Призрак Вершинина занял место за соседним столиком, он широко улыбался, помахивая мне рукой.

— Макс? — вырвалось у меня.

— Вполне возможно, — вмешался Костров. — И если предположить именно этот вариант, то получается, что первой и главной жертвой был как раз твой доктор, и мотив сразу вырисовывается — ревность!

Может, эта парочка вчера ночью подслушала наш разговор с нервным фантастом?

— Но если это так, то выходит, что наша Ольга это скрыла. Спрашивается, почему? — возмутился Фима, словно уже заранее согласился с этой версией. Как же легко его было в чем-то убедить!

— Но она могла и не знать. — Я бросился на защиту своей любимой.

— Вот уж никогда не поверю, — ухмыльнулся Фима, забывшись, что работает на меня. Надо же, так быстро переметнулся на сторону Ракитина, разве что на колени к нему не сел и щеки не облобызал в знак преданности и дружбы!