Ольга Чайковская - Болотные огни [Роман]

Он припал к лошадиной шее, чувствуя лицом гриву и вдыхая привычный запах лошади. Скосил глаза через плечо. Догоняет. Нестеров уже спиной чувствовал приближение врага, — а может быть, это туман полз за ворот? Не хочется помирать. Да и Паша будет плакать. И погода, как назло, паскудная — в такую погоду разве остановишь поезд? Нет, не успею. Всё.

Нестеров свернул в лес и соскочил на землю. Треск и пальба на дороге усилились. Налетел мотоцикл, — впрочем, самого его не было видно, только сидячая, словно каменная, фигура мотоциклиста пронеслась в мутном воздухе.

В поселке по ночам всегда закрывали окна. Инженер Дохтуров был, наверное, здесь единственным, чье окно оставалось открытым.

Оно выходило в сад, прямо в плотные кусты, мокрые в эту ночь от тумана. Кусты разрослись настолько, что затянули собой половину окна и защищали кабинет инженера от посторонних взглядов лучше всяких занавесок.

Однако сегодня инженера почему-то тревожило это окно. Он сидел за письменным столом, отгороженный от полумрака комнаты светлым кругом лампы. Был поздний час. В доме все спали. Во всяком случае, Александр Сергеевич был уверен, что Сережа спит в своей комнате. Мог ли он знать, что сын его в это время едет в уездный город со своей странной вестью.

Итак, Дохтуров сидел один поздно ночью в уснувшем доме, работал и старался не думать об окне: ему показалось, будто недавно в него кто-то заглянул. Он, правда, не мог бы сказать, было ли это на самом деле, однако ему все сильнее хотелось встать, закрыть окно и запереть его на все задвижки.

Он отложил расчеты и нарочно стал думать о сварке, зная по опыту, что мысль о сварке может отогнать все другие. Что, если бы действительно они получили аппаратуру — ведь бывают же удачи в жизни? На подобную удачу трудно было рассчитывать, однако Александр Сергеевич сделал все для того, чтобы ее добиться: писал друзьям на заводы, посылал Митьку Макарьева скандалить в различные учреждения, заранее готовил новые расчеты, присматривался к парням, кто посмышленее, и даже начал — правда, уже для собственного удовольствия — объяснять принцип электросварки своему любимцу Тимофею.

Теперь ему предстояло заново рассчитать конструкцию центральной фермы. «Не стоит терять даром времени!» — подумал он и вновь принялся за работу.

Он уже с головой ушел в свои расчеты, когда что- то томительно и властно стало бить в нем тревогу. «Вздор», — с раздражением сказал он себе и в тот же миг краем глаза увидел на подоконнике руку.

Рука эта, небольшая мужская рука, опоясанная часами, нащупывала выступ подоконника, чтобы получше за него ухватиться, потом прочно утвердилась, побелела от напряжения, и сразу же окно заполнилось темной массой. В комнату спрыгнул человек, за ним тотчас же другой. Все это заняло одно мгновение.

— Спокойно, — сказал Левка, — без шума, инженер. Будет разговор.

Теперь, когда они оба были в комнате, Дохтуров почему-то успокоился.

— С таким предметом вы знакомы? — на Левкиной ладони плоско лежал браунинг.

Инженер поднял на него глаза и ничего не ответил.

— Ценю, — небрежно сказал Левка. — Вы будете сидеть так же тихо, в противном случае…

Он взглянул на Николая и рассмеялся.

«Ну и позер же ты, братец», — подумал инженер и вдруг пришел в бешенство от своего бессилия перед этим мозгляком.

Он оглянулся. Стул? Чернильный прибор? Керосиновая лампа с тяжелой чугунной подставкой? Бесполезно: их двое, они вооружены, и притом отнюдь не чернильными приборами. А главное, рядом спит Сережа.

— Вы пойдете с нами. Одевайтесь, — сказал Левка, и Дохтуров почувствовал нечто вроде облегчения: по крайней мере, бандиты уйдут из его дома.

Инженер встал — очень медленно, чтобы бандиты не заметили, как он торопится уйти, — насмешливо и выразительно взглянув на парней и на окно.

— Нет, через дверь, — ответил Левка, пряча в карман браунинг.

В передней Александр Сергеевич остановился, надевая плащ. На вешалке висело старое Сережино пальтишко.

Послышались шаги. Парни подняли воротники и приспустили кепки.

В переднюю безмятежно вошла Софья Николаевна. Она была в атласном халате, правда давно полопавшемся, зато усыпанном крупными японскими цаплями, в туфлях с помпонами на высоких, правда несколько съехавших, каблуках, и в папильотках, целым лесом рогов стоявших на ее голове. Личико ее было вспухшим и помятым, а усы придавали ему какой-то странно пропойный вид.

— Простите, — изящно и не без игривости сказала она парням, — простите меня, я в таком виде. Никак не думала, что у нас гости.

Александр Сергеевич вздохнул. Парни что-то пробурчали.

— Александр, — милостиво и со снисходительной важностью упрекнула она, — нужно было меня предупредить, что у нас гости, я бы напоила вас чаем. Вы уже уходите? Так скоро?

— Да, я ухожу, — медленно сказал Дохтуров.

Левка кашлянул.

— Я ухожу. И скоро вернусь, — он смотрел ей в глаза. — Вероятно.

Левка снова кашлянул. Николай переступил с ноги на ногу.

— Вероятно, — повторил инженер так же медленно. — Поцелуйте Сережу.

— Ах, все Сережа и Сережа, — утомленно и беспечно проговорила Софья Николаевна. — Право, вы нежный отец. Ступайте уже, я запру за вами, — эти слова она произнесла тоном добродушной ворчливости.

Мужчины вышли на крыльцо, а Софья Николаевна, заперев за ними дверь, отправилась спать. Впрочем, выспаться ей в ту ночь не удалось: часа через полтора ее разбудил стук. На этот раз она летела открывать в страшном раздражении на зятя, который ходит взад и вперед по ночам. Однако за дверью стояли Милка, Борис и Костя.

— Простите, пожалуйста, за беспокойство, — начал Борис, — нам по очень важному делу нужен Александр Сергеевич. Разбудите его, пожалуйста.

— Я не могу разбудить человека, если этого человека нет дома, — в раздражении ответила Софья Николаевна, — он ушел.

— Как ушел?! Ночью?!

— Да, ночью, — нерешительно ответила бабка Софа, — он ушел час назад.

— Один?

— Нет, у него были гости, потом они все вместе ушли, а куда ушли, я не знаю, зять никогда ничего мне не говорит.

Описать их наружность Софья Николаевна не могла. Она только помнила, что это были вполне приличные молодые люди.

— Он был спокоен? — спросила Милка.

— Совершенно, — ответила Софья Николаевна. — Совершенно спокоен. Он всегда совершенно спокоен.

Они распрощались.

— Странно, — сказал Костя.

— Странно и нехорошо, — прибавил Борис.

— Что же делать? — твердила Милка. — Что же делать?!

Когда-то Берестов уже видел крушение: накренившийся набок паровоз, развороченные вагоны, над всем этим утробный вой человека, которого раздавило между буферами. От удара вагоны вздулись и полопались в своих металлических швах, из этих щелей выползали люди или то, что от них осталось. Кто- то носил мертвых, тащились раненые. Неужели ему предстоит увидеть все это еще раз?