Дарья Кожевникова - Охота на лесную нимфу

Этим деревьям, с которыми Женька общалась после переезда в «Лесное озеро», в числе других подробностей своей жизни она тоже рассказала историю своей неудачной любви. И теперь они понимали, что она имела в виду, беседуя с ними сегодня. Как, возможно, понимали и другое: живи она в свое время в других условиях, а не в семье, где никогда и ни от кого не видела никакого внимания и никакой поддержки, быть может, это происшествие и не оставило бы такого глубокого следа в ее душе. А возможно, не испытывая дефицита человеческого внимания и общения, она и вообще не связалась бы с тем человеком, сразу распознав, что он собой представ- ляет.

Легкий порыв свежего осеннего ветра овеял Женькино лицо, словно погладил, а деревья все кивали и кивали ей ветками, мудрые, все понимающие и отвечающие теперь скорее на ее мысли, чем на произнесенные ранее слова. Женька же все думала о том, что, несмотря ни на какие обстоятельства, тяжело человеку жить без того, к чему он был предназначен самой природой — без любви к себе подобному существу. Спустившись с холма по другую сторону от озера, Женька по годами протаптываемой тропинке углубилась в раскинувшийся в низине таинственный и темный еловый лес, которому плавно уступали место любители сухих возвышенностей — сосны. Елки тоже тепло встретили ее, протягивая к ней свои красивые, ажурные, ароматные лапы. Мох мягким бархатом стелился между елок, покрывая и землю, и попадающиеся время от времени крупные каменные валуны. Женька не раз замечала, что в таинственном еловом лесу и тишина стоит какая-то особая, сказочная. Скрадывался звук шагов, стихал ветер. И одному только ручью было позволено нарушать эту тишину едва слышным мелодичным звоном. Он выбивался из-под большого камня у подножия огромной старой ели, ствол которой был уже подточен временем, и с тихим журчанием убегал, тонкий и прозрачный, иногда едва заметный среди поросших мхом камней. Женька остановилась полюбоваться им, потом поклонилась высокой старой ели, коснувшись рукой земли. В лесу было всего два дерева-патриарха, которым она оказывала такой почет. Старая ель, как обычно, благосклонно приняла Женькины знаки внимания, едва заметно шевельнув в ответ лапами где-то у самой макушки, как сдержанно отвечающая на приветствие высокая особа. Улыбнувшись этой мысли, Женька пошла дальше. Она брела не бесцельно, а углублялась в лес с вполне конкретным намерением. Сегодня, после пережитых недавно событий, ей очень хотелось в очередной раз навестить свою самую любимую в этом лесу пару. Именно пару, потому что никак иначе думать об этих двух деревьях было просто невозможно. Это были ель и рябина. Они выросли так тесно друг к другу, что их стволы соприкасались на всем своем протяжении. Высокая темная ель, как гордый принц, тянулась к небу, а рябина, тонкая и нежная, как прекрасная юная царевна, льнула к смолистому стволу, слегка обвиваясь вокруг него, словно бы грациозно изгибаясь в объятиях любимого. И эта застывшая в обнимку пара была столь красноречива, что даже скульптура великого Родена, его незабываемая «Вечная весна», не смогла передать большего.

Добравшись до своих любимцев, Женька застыла, глядя на них в немом восхищении и с некоторым оттенком приправленной грустью зависти. Они были единственными, с кем Женька никогда не пыталась заговорить. Она чувствовала: им нет никакого дела до окружающих, им нет никакого дела до нее, Женьки. Все, что существовало для них в мире, — это они сами, и каждый из них жил лишь своей любовью. Иногда они о чем-то шептались, тесно прижимаясь друг к другу, но и эти слова тоже были предназначены только для них двоих. Но Женьке уже одно только их созерцание позволяло прикоснуться к некоему таинству, так и не постигнутому ею в жизни. Она долго стояла, глядя на счастливые своей любовью деревья. Успевшие набегаться собаки сели поодаль, дожидаясь ее, потом, потеряв терпение, снова убежали, а она все стояла, мечтая о чем-то несбыточном и настолько туманном, что эта подхваченная волнами противоречивых, будоражащих чувств мечта не имела ни четкого определения, ни конкретных образов.

Вернул Женьку в реальный мир звук, заставивший ее болезненно вздрогнуть. Он был далеким, еле слышным, но от него у Женьки сжалось сердце. Это был звук заведенной кем-то бензопилы. Вначале она клокотала на холостом ходу, потом заревела, вгрызаясь в какое-то дерево, лишая его жизни.

— Господи! — прошептала Женька. Из-за расстояния она не слышала, как падает дерево, лишь уловила треск надломившегося ствола, но живо представила его себе. Это был второй случай, когда в примыкающие к озеру заповедные леса врывались люди с бензопилами, чтобы сеять вокруг себя смерть. Однажды это уже было — по счастью, тоже очень далеко. Но даже сам факт того, что где-то в пределах ее слышимости творится нечто подобное, сводил Женьку с ума. В прошлый раз она, торопясь спасти деревья, сразу же поехала в город на одолженном Алей велосипеде. Отыскав телефон Лесного хозяйства, она позвонила туда. Но ее усилия не принесли никакого результата. Там ей ответили, что вырубка леса ведется в соответствии с установленными планами. И еще целых две недели после этого Женька вынуждена была слушать зловещий рев бездушно губящих деревья механизмов.

Домой Женька возвращалась уже в сумерках. Пилы больше не было слышно, но это не очень ее утешало — она понимала, что, скорее всего, работа была просто прервана с наступлением темноты. А завтра она возобновится, и Женька опять ничего не сможет с этим поделать. Как сказала ей в прошлый раз Аля, у этих лесорубов все куплено. А крутятся там такие деньги, что ты хоть лоб себе разбей, а ничего не изменишь. Они и друг друга-то готовы убить из-за этого леса. Вон в прошлом году был случай, когда пятерых на вырубке застрелили, а еще двоих перепилили все той же бензопилой. А ты хочешь, чтобы они прекратили пилить лес по одному только твоему слову и потому, что этого делать нельзя, поскольку лес заповедный. Да не глупи ты, Женечка, ничего ты своими звонками не добьешься, только нервы себе истреплешь зря, тем более что на наш-то век еще леса хватит. И Женька была вынуждена признать, что Аля права — в том смысле, что сделать она действительно ничего не сможет. А вот что касается нервов, то Аля говорила так, не зная истинной причины Женькиного беспокойства. Не знала Аля Женькиного отношения к лесу и потому не могла понять, что волнуют ее вовсе не такие отвлеченные понятия, как состояние лесных массивов и их сохранность для будущих поколений, а нечто гораздо большее. Что переживает Женька эту вырубку так, как будто рядом с ней происходят массовые убийства невинных и беззащитных существ, и что никакие поездки, никакие звонки не травмируют ее сильнее, чем эти далекие пронзительные звуки, а еще — сознание собственного бессилия перед грубой реальностью в виде мужиков с бензопилами и стоящих за ними толстосумов, способных купить все: и не подлежащий вырубке лес, и чиновников, и даже сами законы.