Буало-Нарсежак - Замок спящей красавицы [Волчицы • Дурной глаз • Замок спящей красавицы • Фокусницы]

— Согласен! Но эта девушка… Не похоже, чтобы она была лжива и порочна по натуре.

— Это самый щекотливый и трогательный момент. Вероятно, ее заставили играть эту роль, кроме того, она уже была влюблена в графа… Он, похоже, был хорош собой.

— Ну, естественно. Орельен де Мюзийяк!

— Замолчи. Из-за тебя я потеряла нить. Ах да!.. Граф сказал, что переделает замок, осушит пруд, переустроит парк. Значит, ни один его уголок не останется без внимания. Поэтому не следует оставлять трупы на его территории. Их надо вывезти, закопать где-нибудь подальше от Мюзийяка. Итак, в тот же вечер трупы грузят в карету, и гони, кучер! К несчастью, появляется твой прадедушка и открывает дверцу. У Антуана нет выбора. Он заталкивает графа в темную карету и… Ты знаешь, что было дальше. Орельен теряет сознание. Антуан доставляет карету к месту встречи, где его ждут сообщники. Что делать? Убить графа? Кучер и лже-Эрбо, по-видимому, так бы и поступили, будь они одни. Но Клер восстает против этого плана, ведь она до безумия влюблена в Орельена. Она остается с ним. Ей хочется попытать счастья, довести свой роман до конца… Но представь ее чувства, когда, уже графиней де Мюзийяк, она вновь поселяется в замке. Ее снедает страх и, вполне вероятно, мучают угрызения совести. Она не выдерживает испытания… Ну вот хотя бы такая деталь: эпизод с комнатой Мушкетера. Ведь ясно видно, что Клер не знает замка, что она раньше в нем никогда не бывала.

— Признаюсь, все это меня смущает… Ты так все здорово излагаешь! Давай пройдемся.

Ален помог Элиане встать. Сумерки обволакивали развалины сиреневым туманом, в камышах перекликались лягушки.

— Твоя версия, — проговорил Ален, — это версия с точки зрения логики. Но посмотри…

Солнце отбрасывало на пруд красноватый свет. Над самой водой носились стрижи, потом они улетели к руинам, где с криком принялись гоняться друг за другом. Молодые люди шли по тропинке среди тростника.

— Посмотри! — повторил Ален.

Терраса выдержала испытание временем. Ее растрескавшаяся, сплошь увитая плющом балюстрада все еще возвышалась над большим гладким зеркалом стоячей воды. Первые клочья тумана медленно поднялись над поверхностью тихого пруда.

— Орельен стоял здесь, где сейчас стоим мы с тобой, — прошептал Ален. — Клер была у края террасы… Давай пройдемся еще немного.

Они прошли вдоль стен, в которых зияли провалы. В некоторых из них рос кустарник. Вокруг сновали летучие мыши.

— Представь здесь Орельена одного, со своей женой…

Они дошли до угла двора, заросшего травой. Теперь это была поляна, поросшая ромашками и лютиками. Слева они увидели развалившийся въезд, то, что осталось от гостиной. Теперь все это напоминало обвалившийся подвал, заросший кустарником. Вдруг оба они услышали глухой стук, тяжелый топот, доносившийся с другой стороны двора.

— Что это? — прошептала Элиана.

— Вроде бы лошадь, — сказал Ален.

Внезапно они увидели ее — вороной масти, с высоко поднятой головой, сильную, одиноко стоящую посреди цветущего луга. Животное задумчиво смотрело на них издалека, из ноздрей ее шел прозрачный пар. Затем она двинулась с места, перешла на рысь, и ее копыта мерно застучали по земле. Она исчезла, но цокот копыт еще долго звучал в наступающих сумерках.

— Пора возвращаться, — сказала Элиана.

— Подумай, — повторил Ален, — подумай о ле Дерфе, о Мерлене. Прадедушка тоже покончил с собой. А ведь он не был сумасшедшим… Если бы мы с тобой жили в те времена…

— Замолчи, — сказала Элиана.

Они вернулись в маленький лагерь и поспешили собрать вещи.

— Эта лошадь, — предположила Элиана, — наверное, убежала из табуна.

— Наверное, — согласился Ален.

Les Magiciennes (1957)

Перевод с французского Б. Скороходова

— Было две девушки, — произнес Людвиг.

— Вы уверены?

— Совершенно уверен. Я их хорошо знал, ведь мы вместе работали в курзале, в Гамбурге.

Комиссар задумчиво поглядел на Людвига. За спиной комиссара стоял инспектор — долговязый парень в непромокаемом плаще. Его левую щеку пересекал неровный, как трещина, шрам. Людвиг не мог оторвать от него глаз.

— Почему вы не пришли и не рассказали об этом раньше? — спросил инспектор. — Уже больше месяца, как дело закрыто.

— Я всего пять дней во Франции, — сказал Людвиг. — Я жонглер в цирке Амара. Коллеги рассказали мне о смерти малышки Аннегрет… Я был потрясен.

— Повторяю вам: дело закрыто, — ворчал комиссар. — У вас есть новые, неизвестные нам факты? Считаете, девушка была убита?

Людвиг опустил глаза, положил руки на колени.

— Я ничего не считаю, — сказал он. — Я только хочу знать, которая из них умерла и что случилось с другой. Почему все молчат о ней? Как будто ее никогда и не было.

Комиссар надавил кнопку звонка.

— Вы готовы подписать показания? — повторил он. — Так было две девушки?.. Мне хочется вам верить, но если придется заново проводить следствие…

— Странная история! — вздохнул инспектор.

Действительно, странная история! Она началась за много лет до того дня. Сначала это была всего лишь история жизни маленького мальчика, но потом…

Его мучил кошмар, но не из тех, полных ужаса, какие заставляют вас кричать посреди ночи в тишине уснувшего дома, а кошмар человека, проснувшегося, как ему кажется, в неизвестном месте, и, словно утратив память, он не может понять: что за кровать? что за окно? кто я такой?..

Пьер Дутр открыл глаза: прямо перед ним, откинувшись на спинку кресла, спала женщина; справа тихо шептались и хихикали два розоволицых блондина; слева — стекло, пустота: пространство, населенное расплывчатыми силуэтами, мертвенно-бледной дымкой. Дутр закрыл глаза, пытаясь найти позу поудобнее и заснуть, но руки не хотели спать, ноги беспрерывно двигались, плечи болели. Он пытался представить себе город, скрытый туманом там, внизу, умирающего отца.

Профессор Альберто! Острая боль словно бритвой резанула по сердцу. Да, это был настоящий кошмар, который никак не кончался. Начался он в Версале, в приемной отцов-иезуитов. С тех пор минули годы. Дутр снова увидел себя мальчиком: сидит на стуле, положив берет на колени; отец вполголоса разговаривает со священником. Потом приходит еще один священник, берет Пьера за руку. Лестницы, коридоры, узенькая кроватка, крошечный шкафчик, в котором сложено его белье. Все его имущество имеет теперь номер четыре. Двенадцать лет он был номером четыре. Двенадцать лет в пансионе! Головокружительное количество дней, тоскливая череда совершенно одинаковых картин, которые он так хотел бы забыть. Чувствовал ли он себя несчастным? Нет! Он никогда ни в чем не нуждался. Все заботились о нем. Монахи по-своему любили его. Знали, что маленький Дутр не похож на других…