Буало-Нарсежак - Замок спящей красавицы [Волчицы • Дурной глаз • Замок спящей красавицы • Фокусницы]

— Я думал, — начал он, — что вы хорошо зарабатываете.

— Да-а, мы зарабатывали неплохо…

Она улыбнулась, внезапно лицо ее оживилось. Что-то светлое, живое блеснуло в глазах.

— Сразу после войны, — продолжала она, — каждый день был праздником. Люди думали только о том, что бы еще купить. Ну и мы тратили много. Мы были недальновидны.

Она налила себе еще немного вина.

— Не надо бы мне пить, но как подумаю о том, кем мы были…

— Я не очень понимаю, — сказал Дутр.

— Это потому, что ты не циркач. Твой отец был потрясающим фокусником. Я еще никогда не встречала такого иллюзиониста. Но ему не хватало воображения. Его номер устарел. Люди привыкли к кино! Им подавай хорошую постановку, свет, игру, переживания… Кому теперь нужны ловкость рук, какие-то карты, шарики?! А твой отец был старой школы. Не так-то легко менял свои приемы.

— Послушай, мама…

Она с изумлением посмотрела на Пьера.

— Мама, — повторила она, — мама… Очень мило, конечно, но я никогда не привыкну. Лучше уж зови меня Одеттой, как все остальные.

Она открыла буфет, положила на решетку отбивные.

— Ты же видел, что это за заведение — третьеразрядный мюзик-холл, — вернулась она к прежней теме. — Потом придется выступать на ярмарках.

Дутр подумал о старом фокуснике, вспомнил его воспаленные глаза алкоголика. Он встал, сжал кулаки.

— Нет, — сказал он, — это невозможно. Должно же быть какое-то средство…

— Какое? Я уже несколько недель ломаю себе голову.

— Я могу помочь тебе.

— Ты?

Она подрегулировала огонь, потом посмотрела на Дутра долгим холодным взглядом.

— Повернись… Встань в профиль… Пройдись к двери… Хватит, вернись. Держу пари, ты и танцевать-то не умеешь! У тебя ноги как колоды.

Мясо зашипело, и она принялась искать вилку.

— Тебя придется долго учить. Надо уметь держаться на сцене, говорить, а ты слишком робкий.

Одетта выложила мясо на блюдо.

— Ладно, — сказала она, — хочешь быть полезным — режь картошку.

В дверь стукнули кулаком, вошел Людвиг. Он снял кожаную куртку, повесил ее на вешалку, достал из кармана трубку.

— Обедать! — позвала Одетта.

Людвиг сел на неприбранную кровать, подобрал валявшееся на полу платье, бросил его на спинку стула.

— Ну, как дела, парень? — спросил он неприятным, резким голосом. — Привыкаем?

— Он хочет помочь мне, — сказала Одетта.

— А! Это было бы недурно.

Они принялись оживленно разговаривать по-немецки. Дутр внимательно разглядывал этого человека, державшегося так свободно, устроившегося здесь словно у себя дома. А покойник еще остыть не успел. И снова Дутр почувствовал, что его швырнули в чужой, странный мир, как будто самолет приземлился накануне на какой-то неизвестной планете. Он подумал о блондинке, пожавшей ему дважды руку на кладбище, потом о голубках, порхавших среди шпаг.

— За стол, — опять позвала Одетта.

— Тарелки могла бы и помыть, — проворчал Людвиг и подошел к Дутру.

— Покажи-ка руки.

Он пощупал их, повращал ладони, чтобы проверить гибкость запястий.

— Похвастать особенно нечем, — заявил он.

Потом снова заговорил по-немецки. Время от времени они с Одеттой изучающе смотрели на Пьера. От забытой на сковороде картошки валил сизый дым. Людвиг что-то объяснял Одетте, ей это явно не нравилось.

— Пока не попробуешь, толком не разберешься, — заключил Людвиг.

— Ну хорошо, хорошо, — ответила Одетта.

Она вытерла руки о тряпку, висевшую над маленькой раковиной, открыла шкаф и сняла с вешалки костюм.

— Надень-ка, — приказала она.

— Сейчас? — удивился Дутр.

— Да, сейчас же. Людвиг, он такой. Ему если что в голову взбредет, он ждать не желает.

Дутр разложил одежду на диване.

— Но это же фрак! — воскликнул он.

— Конечно. Лучший костюм твоего отца.

Дутр разделся и натянул брюки с блестящими шелковыми лампасами, ошеломившими его.

— Что я говорил! — проворчал Людвиг. — Ему все впору.

Дутр надел фрак, и Людвиг встал, чтобы ощупать плечи, проверить длину рукавов.

— Ну как? — спросил он.

Одетта колебалась.

— Да, — признала наконец она, — может, и стоит рискнуть.

Дутр инстинктивно засунул руки в карманы брюк, нащупал какой-то круглый предмет и тут же вытащил его на свет.

— Это что? Монета?

— А! — сказала быстро Одетта. — Это доллар, с которым он работал.

— Из чего он? — спросил Дутр.

Людвиг посмотрел на Одетту. Она колебалась.

— Из серебра, конечно, — сказала она наконец. — Оставь себе. Он твой. Может, тебе придется им воспользоваться.

Людвиг снова сел. Сквозь прикрытые веки он смотрел на юношу.

— Выпрямись! — приказал он. — Так. Теперь скажи: «Дамы и господа!» Давай говори! Язык не отсохнет. «Дамы и господа!» Как будто ты обращаешься к зрителям в зале.

Дутру показалось, что сейчас он задохнется. Он посмотрел на мать и увидел, что та ждет, странно приоткрыв рот, с рукой, застывшей в ободряющем жесте.

— Нет… не могу, — простонал Дутр.

— Можешь! — раздраженно произнес Людвиг. — Сунь левую руку в карман. Расслабься. Ну! «Дамы…» Повторяй: «Дамы…»

— Дамы и господа! — Дутр выкрикнул эти слова так, как будто звал на помощь.

— Ну, совсем неплохо! — сказал Людвиг, повернувшись к Одетте. — Глуховато, но голос можно поставить.

Картошка подгорела. Носком ботинка, не вставая, Людвиг повернул выключатель. Потом, закинув руку на спинку стула, небрежно спросил:

— А не хотел бы ты, малыш, поработать со мной?

— Он не сумеет, — пробормотала Одетта.

— А я говорю, у него получится, — заверил Людвиг. — Черт возьми! Я и не таких обучал.

— Не знаю, — жалким голосом произнес Дутр.

— Дай твою монету.

Людвиг положил доллар на ладонь, и монета словно ожила. Она бегала по руке, падала в рукав, снова появлялась на плече, проскальзывала сквозь пальцы, потом, повернувшись в воздухе, исчезла.

— Она у тебя в кармане, — сказал Людвиг.

Дутр с глупым видом пошарил в кармане и недоверчиво вытащил доллар.

— Посмотри хорошенько, тот ли это, — посоветовала Одетта сыну.

— О! — запротестовал Людвиг. — Не хочешь же ты сказать…

— Я слишком хорошо тебя знаю!

Дутр внимательно разглядывал их обоих; Одетта оперлась на руку Людвига.

— Ну что? — опять спросил Людвиг. — Хочешь такому научиться? Это нетрудно.

— Да, — признался Дутр. — Пожалуй, хочу…

Людвиг снова сел за стол, и разговор на немецком возобновился. Дутр молча переоделся и вернулся к остывшему мясу. Доллар покоился в носовом платке. Время от времени он тайком ощупывал монету, проводил ногтем по ребру, чтобы почувствовать насечку. Он кинулся бы в драку, если кто-нибудь покусился бы на этот доллар. Монета вдруг стала для него бесценной. Теперь, когда он дотрагивался до теплого металла, ему казалось, что он сжимает руку отца. А ему так нужна была дружеская рука!