Екатерина Барсова - Заветный ковчег Гумилева

Иногда мне кажется, что я стала забывать пение ангелов в раю, а ведь когда-то помнила, и очень хорошо. Но в последнее время мои мысли путаются. Главное – успеть все записать, восстановить удивительную историю моей жизни. Пока я еще помню, пока я жива…

Раз меня не признали Анастасией Романовой, я стала Анной Андерсон, а после того, как в 1968 году переехала в США и вышла замуж за американца Джорджа Манахана, взяла его фамилию – Анна Манахан.

Меня страшит не старость и не смерть, а исчезновение в небытие. Я всю жизнь прожила, не зная до конца ответа на самый простой вопрос: кто я?

Есть люди, которые живут между адом и раем, между жизнью и небытием, между своим «я» и собственной тенью. К числу этих людей принадлежу и я. Видит Бог, я не хотела такой участи, но судьба не разбирает – она берет за шкирку и тащит за собой человека, несмотря на все его просьбы и возражения. В моем случае судьба – это история. Рок, фатум, то, что разразилось над моей семьей, и не было такой силы, которая могла бы позволить нам избежать этой участи.

Когда меня спрашивали, кто я, вначале я уверенно говорила: «Анастасия Романова. Дочь российского императора Николая Второго. Спас меня солдат Александр Чайковский. Меня ранили, я потеряла сознание, он меня вытащил из того страшного дома, вместе с ним мы доехали до Бухареста, он погиб в драке, у меня был ребенок, которого я оставила у родных Чайковского. В Берлин я решила поехать, чтобы встретиться с немецкими родственниками». Потом я стала сомневаться в этом. Кто же знал, что мой путь к самой себе будет таким долгим и безнадежным?..

Наверное, лучше было бы мне все-таки успокоиться на дне реки и не поднимать ненужные расспросы, не становиться камнем преткновения для многочисленных родственников. Когда я столкнулась со злобой, непониманием, завистью и желанием вычеркнуть меня из жизни – я растерялась. На моей стороне была правда, но кому она нужна в период исторических смут и потрясений?

Восстановить историю моей жизни нелегко, потому что все случившееся оставило не просто душевные и сердечные травмы – оно в какой-то степени лишило меня памяти. У меня была амнезия, как подтвердил один из врачей. И это немудрено, учитывая, что мне пришлось пережить с того момента, когда мой горячо любимый и обожаемый папа подписал отречение от престола.

Я помню реакцию своей матери, она закусила губу и крикнула: «О нет, нет!», и ее лицо пошло красными пятнами, как это было с ней в минуты сильного душевного волнения. Татьяна подошла и обняла ее, Ольга стояла, нахмурившись и опустив голову, Мария судорожно сжала руки, а Алексей, наш ангелочек, смотрел на мать. А она – на него…

Наша матушка, дорогая мама, всегда смотрела на Алексея с невыразимой мукой, эту свою боль она вынуждена была скрывать, чтобы поддерживать в сыне хорошее настроение, но иногда ее боль, ее страх и отчаяние прорывались наружу и затапливали все вокруг. Так было и на этот раз.

Она простерла к Алексею руки, он подошел, она обняла сына и обратилась к нам.

– Что теперь будет? – сказала мама с тоской. – Что будет со всеми нами?

Первой откликнулась Ольга.

– Мы не должны терять присутствия духа, – твердо сказала она.

– Да, конечно, но мы в руках людей без чести и совести. Зачем только государь подписал это отречение?

– Папа сам нам все объяснит, – сказала Татьяна. Она была самой решительной и смелой из нас.

– Только бы он скорее приехал, только бы увидеть его… – Матушка не произнесла слово «живым». Но оно проскользнуло незримо и сковало наши сердца льдом страха и боли.

Мы ждали приезда отца с нетерпением. А когда он приехал, я поразилась горечи в его глазах и мужеству, с которым он держался.

Он удалился с мамой в отдельную залу, они говорили вдвоем, между собой, а мы, дети, остались ждать их.

Когда папа и мама вернулись, роли словно переменились – отец выглядел уставшим и поникшим, а матушка, напротив, бодрой и преисполненной сил. Мои отец и мать представляли собой прекрасную чету супругов, преисполненных истинной любви и благодати. Я не встречала в своей жизни людей, которые бы так искренне и всецело любили друг друга. Это был пример глубокой христианской любви.

– Мы с папой должны вам сказать, что теперь наше положение изменилось. Мы больше не являемся императорской семьей, власть в стране находится в руках других людей. – При этих словах мама презрительно повела плечами. – Наш государь, наш возлюбленный император подписал отречение от престола, и мы отныне просто граждане.

– Что с нами будет? – вырвалось у Ольги. – Где мы будем жить? Как с нами будут обращаться?

Мать с отцом переглянулись. Они и сами ничего не знали, но для нас, детей, они должны были показывать пример стойкости и мужества.

– Скоро все разрешится, – уверенно сказала мама. – А сейчас давайте помолимся. О, если бы был жив наш Друг, – сказала она с особым ударением, – ничего бы этого не случилось! – На ее глазах выступили слезы. – Но его нет… – Она с трудом сдерживала рыдания. Папа ее обнял, и мама быстро взяла себя в руки.

Я вспомнила слова, которые случайно услышала, когда мама разговаривала с отцом вскоре после смерти Григория Распутина.

– Он же говорил, что не станет его, и падет наша династия, – рыдала мать. – Когда он ошибался? Что он имел в виду? Ники, мне страшно! Очень страшно…

Я не сокрушалась и не плакала после смерти Григория Распутина, как мама, Алексей и старшие сестры. Я всегда невольно боялась отца Григория, хотя мне было стыдно признаться в этом. Когда он подходил к нашим кроваткам и крестил на ночь, я поспешно закрывала глаза, чтобы он думал, что я уже сплю. Я боялась его взгляда – пронзительного, словно прожигающего насквозь. Но отец Григорий быстро разгадал мою хитрость и однажды легонько потряс меня за плечо.

– Настасьюшка, я же вижу, что не спишь, а притворяешься. Деточка, посмотри на меня…

Я открыла глаза. Он смотрел задумчиво и внимательно.

– Как хочешь, свет Настасьюшка. Боишься меня, так не смотри. Деточка ты сладенькая, пышечка, розанчик озорной, только жизнь у тебя такой сладкой не будет. А вся угловатая, разорванная выйдет… – Внезапно он осекся и приблизил свое лицо к моему. – Только ты ничего не бойся, живи в согласии с Богом. Господь укрепит тебя во всех испытаниях. – Он говорил так тихо, что казалось, просто шевелит губами. Кроме меня, никто его слов не слышал.

Я уже многое забыла с тех пор, а вот слова Распутина – помню, и все время меня мучает один вопрос: он знал уже тогда, что меня ждет? Как?

Насчет пышечки я не обижалась – я была самой упитанной, и мои сестры постоянно подтрунивали надо мной, но это все было с любовью, не зло. Мы все сильно любили друг друга и не обижались. Мы звали друг друга ОТМА по заглавным буквам наших имен, и это прозвище прижилось в семье. У нас еще были две пары. «Большая пара» – старшие сестры Ольга и Татьяна. И «малая пара» – Мария и я. О, как же мы с Марией любили озорничать! Играть в теннис так, что сшибали все вокруг, любили завести граммофон на полную мощь, танцевать и прыгать до упаду.