Криста Бернут - Тогда ты молчал

И Давид тоже не заметил. Он думал, что знает Яноша, но даже не мог себе представить, каким человеком тот был на самом деле.

— Это было просто, — сказала Сабина.

И потом рассказала последнюю историю — отведенное ему время пока не закончилось. Как Янош пришел к пациентке Плессена Соне Мартинес, выдав себя за посланца Плессена. Как он заманил Самуэля Плессена в дом своей матери, которая в то время находилась в клинике, проходя свой первый курс лечения от алкоголизма. Как он наблюдал за Самуэлем, когда тот вколол себе смертельную дозу, а после этого отвез его к клубу, который по случайности в ту ночь был закрыт и пустовал. Давид вспомнил о том, как его допрашивала главный комиссар Зайлер и как она его спросила, не могло ли само место, где он нашел труп, являться неким посланием, адресованным ему, а он решительно ответил «нет», поскольку не знал умершего.

Но это все-таки было послание, адресованное ему. Может быть, даже своего рода извращенный крик о помощи.

Давид закрыл глаза, а Сабина продолжала рассказывать. О шантаже Плессена, принесшего им много, очень много денег, потому что Плессен настолько боялся потерять свою репутацию, что тут же перевел всю требуемую сумму на анонимный зашифрованный счет за границу. Туда, где Янош будет ждать ее, чтобы они вместе смогли начать новую жизнь. «Не сделает он этого», — подумал Давид, но благоразумно промолчал. Он думал о том, который сейчас час. О том, ищут ли его уже или еще нет. Если нет, то скоро его время закончится. Он был в каком-то странном настроении, почти в состоянии эйфории. Подробностей убийств Сабина не знала, потому что при этом не присутствовала. Она лишь «все организовывала» — как она выразилась. Например, поездку в Марбург, к сестре Плессена. Даже убийство полицейских перед домом Плессена тоже было делом рук Яноша. Она была соучастницей, но не убийцей.

До сих пор.

— Зачем ты меня оглушила?

— Ты мешал.

— Чему мешал?

Она улыбнулась опять не глядя на него. И тут до него дошло. Розвита Плессен была следующей и последней жертвой. Янош довел свою месть Плессенам до конца. Давид просто подвернулся под руку, не желая этого, почти случайно.

И тогда он задал завершающий вопрос — тот, который мог стать последним, предшествующим верной смерти:

— Почему он все это делал?

Сабина, казалось, ждала этого вопроса.

— Ты хочешь это видеть?

— Видеть?

— Ну да.

Она снова включила телевизор и перемотала пленку в начало. Снова появилось изображение Яноша, но теперь он сидел спиной к камере, а волосы у него были еще длинными и спутанными. Значит, эти съемки сделаны раньше, чем те, которые уже видел Давид. Сабина нажала кнопку стоп-кадра и повернулась к Давиду.

— Это вся правда, — сказала она. — После этого ты умрешь.

— Я так не думаю, — от двери прозвучал женский голос.

Давид моментально перевернулся, хотя это причинило ему адскую боль. Он увидел, что у двери стояла главный комиссар Зайлер с пистолетом в руке. Она медленно зашла в подвал, за ней — ее коллега, у которого дергался левый глаз. Он тоже был вооружен пистолетом, но на вид казался таким же медлительным и неуклюжим, каким его запомнил Давид во время последнего допроса. Сабина молниеносно прыгнула за телевизор, словно у нее был шанс, что ее за ним не найдут. Несмотря на боль и свое весьма плачевное состояние, Давид чуть не рассмеялся. Вместо этого он вдруг начал плакать, как ребенок, когда КГК Зайлер поспешно развязывала его и кровь с мучительной силой устремилась в его онемевшие руки и ноги.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она его, и в этот момент он просто любил ее, ее спутанные темные волосы, запавшие от бессонной ночи карие глаза, озабоченное лицо, не подходившее этой женщине, которую он знал как главного комиссара уголовной полиции Зайлер.

— Очень… хорошо, — услышал он собственный каркающий голос.

— Машина «скорой помощи» сейчас будет здесь.

— Да, — слезы неудержимо катились из глаз, но ему было все равно.

— Они вылечат вас.

— Да. И… спасибо. Мне очень жаль…

Два выстрела и взрыв не дали ему договорить. Сабина лежала на полу, сжимая слабеющей рукой пистолет. Из телевизора шел дым. И это было последнее, что он увидел, — дымящийся телевизор. Сам не замечая этого, он крепко зажмурил глаза. На ближайшие недели трупов с него хватит.

— Проклятье, Патрик, — услышал он голос КГК Зайлер, а перед его закрытыми глазами клубился красный туман. — Зачем ты стрелял?

— У нее… у нее было оружие. Она целилась в меня. Она хотела…

— Она еще жива?

— Я… я думаю, что нет.

— Проклятье! — сказала Мона Зайлер еще раз, прямо в ухо Давиду.

Он еще успел подумать: « Кассета! Она точно сгорела! »

Затем он потерял сознание.

Солнце Греции пекло так жарко, что находиться на открытом воздухе можно было только в тени. Мона дремала в шезлонге под большим зонтом. Перед ней расстилалось море, гладкое, словно зеркало. Сзади возвышалось здание пятизвездочной гостиницы. Ее разбудил какой-то шорох.

— Я подумал, что это будет тебе интересно, — сказал Антон. Он положил ей на голые ноги газету, которую можно было купить на любом курорте.

« Жестокий серийный убийца заявляет:

« Это был не я ».

Мона села и прочитала статью под заголовком.

— Ну и как? — спросил Антон, сидевший рядом с ней.

— Они написали «серийный убийца» вместо «предполагаемый серийный убийца». Определенно будут неприятности.

— Я не это имел в виду, — нетерпеливо сказал Антон.

— Знаю. А с каких это пор ты интересуешься моей работой?

— А чего? Интересно.

Мона покосилась на него:

— Ну вот, здесь же написано: « Янош К. отказался от своих признаний ».

— А почему?

— Мне не разрешается говорить об этом. Ты же знаешь, — Мона встала. — Давай, идем поплаваем.

Когда они через два часа забирали ключи от своего номера, дежурный подал ей листок бумаги с незнакомым номером телефона. Рядом была написана фамилия « Бергамар ».

— Он просил, чтобы вы позвонили ему, — сказал дежурный по-английски.

— О’кей. Я подойду попозже, — произнесла Мона, глядя на Антона.

Тот пожал плечами и потащил Лукаса к бару возле бассейна, где Лукас вознамерился выпить колы, а Антон — пива. Мона поднялась на лифте, зашла в номер и позвонила по номеру, указанному на листке. Уже после второго гудка Бергхаммер снял трубку. У него был голос еще не совсем здорового человека, но, по-видимому, он чувствовал себя уже значительно лучше.

— Судя по голосу у тебя все хорошо, — сказала Мона.

Она улеглась на кровать, прижав трубку к уху. Свежее постельное белье приятно пахло, в комнате, оснащенной кондиционером, было приятно — не слишком тепло, не слишком холодно. Комфорт имел множество положительных сторон.