Владимир Гриньков - Когда умирает ведьма

— Ну вот! — произнес краснолицый удовлетворенно. — Я ж так и знал, что еще повстречаемся.

Тут и осмелевший вдруг бармен решился предъявить претензии, пока еще Пахаря не избили в кровь и не обобрали до нитки.

— И надо бы за шампанское все-таки заплатить, — сказал он Станиславу Сергеевичу. — Нехорошо ведь получается.

Пахарь сделал шаг назад, прижался спиной к спасительной стене, и теперь все враги были перед ним, как на ладони. Он запустил правую руку в карман. Краснолицый засмеялся:

— Давай! Тащи волыну!

Пахарь выдернул руку из кармана и в руке у него неожиданно для всех действительно оказался пистолет. Красное лицо парня вытянулось и превратилось в овал. Пахарь прицелился сантиметров на тридцать ниже овала и выстрелил. Газовый заряд ударил краснолицего в грудь, рассыпался облаком, и краснолицый, захлебнувшись этой слезоточиво-перечной дрянью, рухнул на землю. Его корчило, он рычал и плакал. Остальные бросились врассыпную подальше от страшного места. Но Пахарь был начеку и успел ухватить бармена, свалил его в снег, ткнул пистолетом в лицо.

— Не надо! — попросил бармен.

— Гони деньги! — приказал Пахарь. — Которые я тебе за Зинку отдал.

Бармен с готовностью вытянул из кармана ворох купюр. Из-за угла выбежал привлеченный звуком выстрела майор Пахарь. В руке он сжимал свой пистолет.

— Все нормально, Слава, — сказал частный детектив Пахарь. — Это мне молодой человек сдачу забыл отдать.

Он взял все деньги, которые держал в дрожащей руке бармен. Денег было больше, чем Пахарь заплатил за аренду кабинета, но он не стал мелочиться.

— Поехали, — сказал частный детектив Пахарь брату. — Сейчас аборигены очухаются и прибегут с кольями.

Сели в машину.

— Ты был прав, — сказал Станислав Сергеевич, — когда говорил, что Тропаревых давным-давно где-то закопали. Зина видела серебристый «жигуль», хэтчбек, который вечером пас Тропаревых. А на следующий день, как она говорит, Тропарев пропал. Только он не пропал еще. Это он для нее пропал, но с ним пока было все нормально, то есть он еще был жив. Он примчался домой и сказал дочери, что завтра они едут в Солон-цово. Помнишь, Люда рассказывала, что он внезапно это предложил?

— Помню.

— А это он «жигуля» этого испугался. Что-то у него с машиной этой было связано. Он даже в присутствии Зины жене своей сказал про тот «жигуль»: «Опять!» То есть она ему знакома была, та машина. И он решил драпануть в Солонцово. Рано утром они туда уехали.

— Я т-т-тебе г-говорил т-тогда в-в-в Солонцово, что Т-Тропарев увид-дел т-там к-кого-то. М-машину он сереб-брис-тую увидел, в-в-от что! Д-думал, что сп-п-прятался, а его в-вычислили! Те-теперь хоть п-понятно, в ка-каком нап-прав-лении д-двигаться. М-машина — это уже факт, это м-материальное что-то, а не п-п-призрак, к-которого Т-Т-Тропарев исп-пу-гался.

— И у него действительно свой бизнес был, — сказал частный детектив Пахарь. — Я даже могу уверенно сказать, чем он занимался. Он по российской глубинке собирал девчонок молодых, длинноногих и чтоб метр восемьдесят роста, обкатывал немножко, каким-то танцевальным па обучал, чтоб более-менее двигаться умели, а потом их продавал. Либо стриптиз-клубы, либо бордели — где-то там его ученицы работают. Зина сказала, что подружка от нее прячется. Письмо прислала с фотографией на фоне «мерседеса», чтоб похвастаться, а вот адрес обратный указала неверный. А почему?

— Ст-тесняется.

— Правильно, — подтвердил Станислав Сергеевич. — Не хочет с Зиной встречаться. Потому что Зина потом в родной город вернется и расскажет, где подруга работает.

Зимняя дорога: снег вокруг, сосны, растущие прямо на гранитных скалах, огромные фуры, идущие навстречу, поднимают за собой снежную метель, сквозь которую прорываешься, как сквозь молоко тумана и в этом молоке вдруг — размытые пятна света, фары встречных машин.

— Почему у них у всех включены фары? — спросила Люся. — Ведь сейчас светло.

— Так в Финляндии положено, — ответила Наталья. — Зимой и летом, днем и ночью.

Люся с видимым интересом смотрела из окна машины на сменяющие друг друга пейзажи. Почти все время мелькал лес, он то приближался к дороге, то отдалялся от нее, потом в сплошной стене деревьев возникал провал, обширное заснеженное поле, на котором стояли несколько домов непривычной Люсиному глазу раскраски — ярко-белые оконные рамы на фоне покрытых красно-коричневой краской стен, — но мимо поля машина проскакивала за несколько секунд, и снова лес, лес, лес.

— Красиво, — сказала Люся. — Настоящая зима. Представляешь, как здорово: много снега, лес и ты живешь в этом лесу.

— Тебе такое может понравиться?

— Да.

— И не заскучаешь?

— Мне не бывает скучно, — ответила Люся с легкостью ребенка, мироощущение которого еще не отягощено грузом негативного опыта прожитых лет.

Она не выглядела ни удрученной, ни подавленной, и если бы не ее забинтованное запястье, можно было усомниться в том, что это именно она лежала в ванне, вода в которой смешивалась с ее кровью. Наталья скользнула взглядом по бинтам. Люся это заметила и сказала так, словно и сама удивлялась собственному поступку:

— Я не знаю, что такое со мной приключилось. Зачем я это сделала.

Впервые после случившегося они коснулись этой темы. И инициатором была Люся. Наталья не решилась бы начать разговор. Даже сейчас она проявила осторожность. Только и сказала:

— Напугала ты нас в тот раз, конечно.

Стемнело рано. Темнота накрыла все вокруг, вдобавок пошел снег, отрезав машину от окружающего мира. Белая пелена вокруг, освещенный фарами машины клочок дороги перед капотом, и где-то впереди, в темноте — красные габаритные огни впереди идущего автомобиля. Они уже давным-давно миновали Хельсинки и свернули с широкой магистрали, где встречались машины, где были тянущиеся целыми километрами ярко освещенные участки, светились вывески заправочных станций с их кафе и магазинами, где были люди, а здесь — узкая лента дороги в две полосы, никаких машин и ощущение полной оторванности от мира. Наталья включила радио, нашла станцию, которая крутила веселую музыку, но в машине веселее от этого не стало, потому что музыка была посланием из другого мира, а здесь не было никого и ничего, кроме ощущения, что ты заплутал и пропал, и утро уже никогда не наступит.

Разбуженная музыкой, Люся встрепенулась. Протерла глаза.

— О! — сказала удивленно. — Уже ночь?

— А ты спала? — неискренне удивилась Наталья. — Прости! На самом деле она включила радио, чтобы не было так одиноко.

Люся всматривалась в метель за окном.

— Мы где? — спросила она.

— Едем на север от Хельсинки.

— Куда? Как этот город называется, куда мы едем?