Чарльз Вильямс - Мертвый штиль: Женщина из захолустья. Дядюшка Сагамор и его девочки. Мертвый штиль

— Послушайте, ваш муж достаточно взрослый или по крайней мере должен быть таким…

— Вся беда в том, — прервала его миссис Уоринер, — что ему не везло с теми женщинами, которые его привлекают и которых привлекает он. И что-либо изменить теперь уже слишком поздно.

— А что такое?

Женщина не ответила, и Ингрэму показалось, что она не расслышала его вопроса.

— Хороший вопрос, — после долгого молчания произнесла наконец миссис Уоринер, — и я на него вам отвечу. То, что произошло с Хью, я бы назвала трагедией. Объяснить это очень трудно, но я все же попытаюсь. Чтобы понять, почему с ним произошел нервный срыв, надо заглянуть в его прошлое. Представьте себе, мистер Ингрэм, такую ситуацию: Хью заподозрил, что Белью мой любовник, и решил, что мы оба настроены к нему враждебно. Он почувствовал себя очень одиноко. Рядом с ним не оказалось той женщины, на чьи колени он мог бы положить голову и которая смогла бы его утешить: сказать ему, что критики не правы, что банк просто забыл перевести деньги на его счет, что врач ошибся с диагнозом и что преподаватель, поставивший ему «неуд», предвзято к нему относится.

— Да, но он же не ребенок, а взрослый мужчина, — заметил Ингрэм.

— Верно. Пока вы ребенок, никакие проблемы вам не беспокоят: о вас заботятся родители и все вопросы за вас решают они. С годами против жизненных невзгод вы приобретаете нечто вроде иммунитета. Хотя иммунитетом это назвать трудно, скорее, вы приобретаете способность самому решать свои проблемы. А с Хью этого не произошло. И вот впервые за свои двадцать восемь лет он оказался с Тихим океаном фактически один на один. Даже без спасательного пояса, роль которого всю его жизнь играла его мать. Она для него — все. Он полностью зависел от своей матери и верил в нее как в Бога.

— Вы не слишком сгущаете краски? — спросил Ингрэм.

— Нет, не думаю. — Женщина задумчиво посмотрела на сверкающую гладь океана, розовевшего в лучах заходящего солнца. — Да, — произнесла она, — если знаешь, на что идешь, надо быть более ответственным. Я же Хью просто-напросто упустила.

Миссис Уоринер замолчала. Как же ей описать Хью человеку, который видел его только в состоянии нервного срыва, явившегося результатом боязни одиночества, издевок со стороны Белью и ее неправильного обращения с ним? Как заставить поверить, что за красивой внешностью «пляжного мальчика» скрывается ум, обаяние, чуткость и большой талант.

Как ни странно, но, когда она менее года назад встретилась со своим будущим мужем, он жил на яхте. Знакомство их состоялось на острове Родос, неподалеку от побережья Турции. То есть на другом конце света. Его ослепительно белая и, судя по всему, очень дорогая яхта, ходившая под панамским флагом, часто бросала якорь в заливе, напротив стоявшего там две тысячи лет Колосса. Хью жил на яхте один и занимался тем, что писал картины.

Но яхта была не его, а друга, который разрешил ему временно пожить на ней. С обезоруживающей откровенностью ребенка Хью при первой же встрече признался, что его волнуют женщины старше его по возрасту. Однако поздно, да, слишком поздно она узнала, что другом, одолжившим ему яхту, была как раз такая женщина — проживавшая в Риме очень богатая разведенная американка, которая относилась к красавцу Хью как к альфонсу.

Она видела в нем талантливого, но слишком красивого парня, испорченного покровительством женщин, этаких «суррогатных матерей», которые, заботясь о нем, тащили его в постель. Поняв слабую струнку его характера, она сделала для себя еще одно открытие: Хью оказался не таким уж и юным, не двадцатилетним мальчиком, как думала она, а двадцатисемилетним мужчиной. Но к тому времени она была в него по уши влюблена.

Ей же в то время было уже сорок. Она развелась с мужем почти два года назад. Грусть и печаль, вызванные одиночеством, прошли, и она ощущала только пустоту и желание вновь найти любимого человека. Она приехала в Европу. Общительная и обаятельная, она имела много друзей в Лондоне, Париже, на Антибах, во Флоренции и Бог знает где еще. Но она к ним не поехала, а отправилась из Афин сначала в Стамбул. Вернувшись в Афины, она посетила Корфу, исходила пешком Додеканес. Короче говоря, искала то, чего сама себе толком не представляла. На Родос она приехала в середине июля и намеревалась остаться там на четыре дня. Она встретила Хью, и эти четыре дня превратились в неделю, затем в две. В итоге пребывание ее на Родосе затянулось на месяц.

— Он художник, — рассказывала миссис Уоринер. — Причем хороший. Будь у Хью шанс, он стал бы великим. И не его вина, что женщины не давали ему покоя и…

— Если я вас правильно понял, — перебил ее Ингрэм, — сам он ни в чем не виноват.

Миссис Уоринер кивнула. Лицо ее при этом было мрачным.

— Если все упрощать, то можно сказать, что да. Но для этого есть свои причины.

— Не подумайте, что я вас осуждаю, но вы относитесь к нему уж слишком покровительственно.

— И все-таки не Хью виноват в своих слабостях, — возразила миссис Уоринер. — Таким сделало его окружение, причем началось это в самом детстве. За последние семнадцать лет с отцом своим он встречался всего один раз, да и то мимолетно. Хоть Хью мне об этом и не говорил, но я подозреваю, что он его просто ненавидит или Даже боится. Возможно, что в этом виновата мать Хью. Он говорил мне, что отец его очень грубый и жестокий человек. Однако можно ли верить только одной стороне, участвующей в семейном конфликте? Отец его был, а может быть, и сейчас является редактором и владельцем выпускаемой в Миссисипи небольшой ежедневной газеты. По словам Хью, истинным увлечением отца были пьянки, азартные игры, падшие женщины да охота на куропаток. К этому надо добавить и его страсть дразнить сына за то, что тому больше нравилось рисовать животных, а не стрелять в них. Могу поверить, что так оно и было. Добавьте сюда обожавшую его до безумия мать, эту озлобившуюся на бывшего мужа женщину. Семья распалась, когда Хью было двенадцать. Развод отец с матерью оформили позже. Мать, у которой своих денег было немного, увезла мальчика в Швейцарию. В Лозанне он поступил в частную школу, но все время жил на вилле, которую мать специально сняла, чтобы всегда быть с ним. Снова замуж она не вышла. Так что можете представить себе, какая опека была уготована мальчику. Хью и шага один сделать не мог. И конечно же постоянное сюсюканье, чередовавшееся с упреками вроде: «Ну как же ты сможешь оставить своего «мамсика» после того, что она для тебя сделала?» Закончив школу в Швейцарии, он два года проучился в Сорбонне, а затем там же, в Париже, начал, изучать искусство. Хью по-прежнему жил с матерью. Умерла она лет пять или шесть назад. Денег сыну оставила совсем немного, а он себя как художник пока еще не зарекомендовал. Но… — На губах миссис Уоринер появилась горькая улыбка. Вздохнув, она продолжила: — В то время в Европе было немало женщин средних лет, которые страстно желали помочь молодому бедствующему художнику, да еще такому красивому, с хорошими манерами и абсолютно свободному. — Миссис Уоринер махнула рукой, словно сердясь на себя. — Простите, — сказала она, — вы же хотели узнать, что здесь произошло. Как я уже говорила, объяснить это довольно сложно. К счастью, вы теперь знаете, как устроен наш «Орфей». Поэтому задача моя упрощается. Так вот, мы с Хью занимали каюту под кормой, а мистер и миссис Белью — в носовой части яхты…