Марина Крамер - Силиконовая надежда

– Вы серьезно?

– Ну, конечно, нет.

Не знаю почему, но я в этот момент пожалела, что он пошутил.

Машину Мажаров водил точно так же, как вел себя в операционной, – спокойно, уверенно, ни единого лишнего движения. Его спокойствие умиротворяло и заставляло доверять ему. Я неожиданно расслабилась – за столько месяцев нечеловеческого напряжения, страха и постоянных оглядок по сторонам я впервые чувствовала себя в безопасности.

Мы въехали в мой двор, Мажаров припарковал машину на площадке и спросил:

– У вас гараж?

– Нет, у нас есть еще одна парковка, за домом.

– Тогда идите, я прихвачу на всякий случай инструменты. Направо или налево?

– Направо.

– Понял.

Он полез в багажник, а я направилась за дом к парковке. Машин было мало – ну, понятно, суббота, хорошая погода, все, кто мог, уже направились за город или на водохранилище, там прекрасная зона отдыха. Я уже подходила к машине, как из-за нее вдруг показался высокий худой мужчина в спортивном костюме и натянутом на лицо капюшоне кофты. Он двигался прямо на меня, пряча одну руку за спину. Я сразу вспомнила свой сон и попятилась, с облегчением подумав почему-то, что сзади нет никакой стены, словно это давало мне шанс спастись. Я не могла даже закричать – горло свело спазмами, я только вытянула вперед руку, даже не понимая, чем это может помочь. Топор в его занесенной над головой руке я увидела так отчетливо, что, кажется, могла рассмотреть каждую зазубрину на лезвии. Еще секунда – и он опустится мне на голову. Вот и все… мелькнула еще мысль о брате – как же Николенька теперь справится со всеми проблемами без меня, но в тот же миг жуткая боль в шее слева пронзила меня, а в глазах потемнело.

– …Аделина! Аделина, не молчи, слышишь?! Говори со мной! Говори!

Я не могла понять, чей голос слышу, почему от меня требуют говорить, потому что в голове шумело, а глаза я никак не могла открыть. И слабость, такая противная слабость во всем теле…

– Аделина, не молчи!

Господи, да кто это? Почему он мешает мне заснуть, ведь я только что пыталась заснуть… я так устала…

В сознание вплыл звук сирены – кажется, так воет сирена «Скорой помощи», или мне просто почудилось…

– Скорее, скорее! – Опять тот же голос, но я никак не могу вспомнить, кому он принадлежит, а глаза не открываются. – Каталку, каталку давайте, я держу рану!

Рану? Какую рану, что происходит? Меня, кажется, чуть приподняли над землей и вновь опустили на что-то жесткое. Почему я совсем почти ничего не чувствую? Только слева так горячо…

Когда я смогла наконец открыть глаза, то не поняла, где нахожусь. Надо мной склонилось мужское лицо, черты которого были мне знакомы, но я никак не могла понять, кто же это.

– Все в порядке. Потерпи немного, мы уже почти приехали, – сказал мужчина, но я снова потеряла сознание, успев подумать только, что мой сон снова сбылся, пусть и наполовину – я пока еще жива.

Хорошая штука – развитая интуиция, в который уже раз Матвей убеждался в этом на собственном опыте. Закрывая багажник, он вдруг почувствовал, что ему просто необходимо как можно скорее бежать за дом, куда только что ушла Аделина. Что-то просто толкало его в спину, как будто огромная рука, и подгоняло – скорее, скорее. Матвей бросил сумку с инструментами и побежал. То, что открылось его взгляду на парковке за домом, шокировало его настолько, что, казалось, придало сил. На Аделину надвигался худой высокий мужчина, чье лицо полностью скрывал капюшон спортивной кофты, в занесенной руке он держал топор, который и опустил, как показалось Матвею, на голову замершей как вкопанная Драгун. В ту же секунду Матвей в два прыжка достиг цели, отпихнул Аделину и набросился на ошалевшего от неожиданности мужика, вырвал у него топор и пару раз ударил кулаком по голове, остатками разума понимая, что нельзя бить во всю силу – убьешь. Мужик обмяк, а Матвей, отшвырнув подальше топор и убедившись, что нападавший дышит, хоть и в отключке, кинулся к неподвижно лежавшей неподалеку Аделине. Удар топора пришелся не на голову, а на шею, совсем близко от сонной артерии.

– Даже ключицу не задел, надо же, – пробормотал Матвей, одной рукой зажимая сильно кровоточившую рану, а другой пытаясь набрать номер вызова «Скорой».

Прокричав в трубку все, что хотел, он сбросил звонок и позвонил в полицию. Состояние мужика его не особенно волновало – подумаешь, отключился от двух ударов, ничего жизненно важного Матвей ему не повредил, отделается ушибом мозга. А вот Драгун истекала кровью, и остановить ее Матвей в одиночку не мог.

– Где чертова бригада? – бормотал он, прижимая руку к шее Аделины. Кровь продолжала течь, Аделина то и дело пыталась открыть глаза, но ей это не удавалось.

Матвей говорил с ней, тормошил, кричал, стараясь удержать в сознании. Кровотечение усиливалось, а «Скорой» все не было.

– Какой бред, – бормотал Матвей, сильнее сдавливая рану на шее Аделины. – Врачу вот так истечь кровью на улице в десять утра! Где люди, мать их?! Где хоть кто-нибудь?!

Но дом и двор словно вымерли, ни единой живой души. Наконец раздался рев сирены, и Мажаров вздохнул с облегчением, хотя и понимал, что вряд ли линейная бригада сможет чем-то ощутимо помочь. Но хотя бы довезут до больницы, уже проще.

Он поехал с ними, так и не убрав руку с шеи Аделины, и шел с ней до самой операционной, только в дверях отпустив наконец кровоточившую рану.

– Идемте со мной, – попросила его медсестра, и Мажаров, проводив глазами каталку, обернулся:

– Что?

– Вы весь в крови, я вам душевую покажу. Вы ведь Мажаров, да?

– Откуда вы меня знаете?

– Вы работали здесь, когда я только устроилась, – чуть покраснев, сказала девушка.

– Да? Извините, я вас не помню.

– Ничего, – улыбнулась она. – Это не страшно. Вы поможете карту заполнить на поступившую? При ней нет документов.

– Да, ее сумка осталась у меня в машине. Мне бы только сначала руки вымыть.

Он бросил взгляд на свои окровавленные руки, на джинсы в бурых пятнах, на майку, выглядевшую так, словно ее владелец работал на скотобойне. Медсестра предложила:

– У нас костюмы есть одноразовые, я вам рубашку дам, а вот джинсы…

– Н-да, в общественный транспорт не пустят. Ничего, рубашки будет достаточно.

Вымыв руки и сменив майку, Матвей почувствовал себя немного лучше. Плеснув в лицо холодной водой, он оперся руками о раковину и посмотрел в зеркало. Вид был вполне безумный, но и немудрено после почти бессонной ночи и последовавшей за ней драки.

В регистратуре он продиктовал данные Аделины – те, что знал, и услышал, как вошедший в приемный покой врач спросил:

– Драгун? Это случайно не хирург-пластик? Дочь Майи Михайловны?

– Да, она, – сказал Матвей, отметив про себя, что ему в голову не приходило связать Аделину и профессора с кафедры хирургии. Да и сама она, кажется, никогда не упоминала о том, что ее мать преподавала в медицинском. Матвей успел у нее поучиться, как раз после его выпуска профессор Драгун предпочла практическую деятельность учебной и кафедру оставила, но он помнил Майю Михайловну довольно хорошо – высокая статная женщина с русыми волосами и тонким, ухоженным лицом. Строгая к студентам, она была таким блестящим хирургом, что за возможность присутствовать на ее операциях среди студентов шла настоящая война. Во время операций она подробно рассказывала и объясняла каждый свой шаг, каждое движение, говорила, почему действует так, а не иначе, но – главное – тем, кто относился к хирургии как к единственному для себя выбору в жизни, она давала возможность на практике почувствовать, что такое быть хирургом и держать в руках человеческую жизнь. Матвей довольно часто удостаивался чести сперва просто стоять у стола, а не наблюдать с купола, затем держать ранорасширители, накладывать швы, и наконец на шестом курсе профессор Драгун впервые взяла его ассистентом на операцию – первым со всего их курса. Матвей помнил, как не спал всю ночь, то и дело воскрешая в памяти лекцию и страницы из учебника, как прокручивал в голове технику операции, необходимый набор инструментов, варианты наложения швов. Больше всего он боялся опозориться и не оправдать доверия профессора.