Анна Данилова - Сколько живут донжуаны

— А сейчас-то что? Почему ты заинтересовался этим делом? — догадался спросить Валентин, высокий худой парень с бледным лицом и большими голубыми глазами. Одетый в голубой свитер такого же оттенка, как и его глаза, и голубые джинсы, он совсем не походил своим чистым и уютным видом на следователя следственного комитета — скорее на гламурного журналиста. К тому же он не пил, как мне было известно, и не курил, что случалось в его среде довольно редко.

— Не могу сказать, что чувствую свою вину, ведь он же обратился ко мне за помощью, а разговора не получилось…

— Ну да ладно, это уже твое дело. Я лично буду не против, если ты мне поможешь. Хотя и дело-то может развалиться, если вдруг окажется, что это был суицид.

— Если все повернется именно так, то я в какой-то степени буду чувствовать себя виноватым, — проронил я крайне неуверенно.

Мне было страшно неудобно перед Валентином, ведь все то, что я ему плел, могло лопнуть как мыльный пузырь, если, к примеру, выяснится, что в тот день, когда Вадим Соболев якобы наносил мне визит, он на самом деле был где-нибудь в Нарьян-Маре или Воркуте. Но мне повезло, и Ракитин ни разу не спросил меня, когда же точно у меня был Соболев. Я же, в свою очередь, задавая ему наводящие вопросы, мог бы уже довольно скоро определиться с датой визита — мне просто нужно было время.

— Так, значит, его отравили….

— Да, пока что неизвестно, каким именно веществом, но мы узнаем это, когда исследуем оставшееся в бокалах вино. Кстати говоря, бокалов с вином было два, да и вообще стол был накрыт на двоих, и судя по коробке конфет, можно предположить, что вторым человеком была женщина. Однако этот накрытый стол может быть чистой бутафорией, чтобы мы именно так и подумали, что это была женщина.

Чтобы закрепить наши дружеские отношения, я пригласил Валентина в кафе и угостил обедом, после чего отправился опрашивать соседей Соболева.

Спустя часа два я уже имел более-менее полное представление о жильце квартиры номер девять.

Свободный от брака мужчина, к которому время от времени приходили женщины, причем разные. Молодой, с интересной внешностью, вежливый и воспитанный, очень приятный в общении. Что еще могли рассказать о нем соседи? Ничего. Ни с кем из них он не поддерживал дружеские отношения, не разговаривал, жил своей жизнью. В приоткрытую дверь, как поведала мне одна из соседок, она видела, что квартира не отремонтирована, да и запах оттуда шел табачный, какой бывает в жилище заядлого курильщика («Не то что у прежних хозяев, вот аккуратные были люди!»). Словом, чувствовалось, что мужчина живет один, что никто у него не прибирается, не проветривает комнаты, не ухаживает за ним. Все соседи были едины в своем мнении, что Вадиму пора было бы уже жениться, «все-таки не мальчик».

Вадим Соболев работал механиком на станции техобслуживания, прилично зарабатывал. Это все, что мне удалось о нем узнать.

Быть может, другой, менее щепетильный человек, оказавшийся на моем месте, попав под обаяние Клары, и дальше принялся бы расследовать чисто убийство Соболева, отстранившись на время от самого заказчика — Игоря Светлова. Но я привык не доверять абсолютно никому, а потому вот уже сутки пытался связать эти две личности — Светлова и Соболева, найти между ними что-то общее. Я, безусловно, верил Кларе, но откуда мне знать, искренен ли с ней ее брат?

К тому же уж слишком напуган был наш пианист, надо было видеть его бледное лицо и взгляд, который вполне мог принадлежать человеку, который не только виновен, но еще и лжет. Я чувствую это. Можно сказать, кожей. Он явно что-то недоговаривает, скрывает. К тому же он мог и сестре своей всего не рассказать, а только часть. Откуда мне знать, какие у них отношения. То, что Клара трясется над ним, любит его больше жизни, это понятно. Но она может не знать о нем всего. Значит, я должен поговорить с ним без нее.

Побеседовав с соседями Соболева, я отправился к себе на дачу, к добровольно («по-домашнему») арестованному пианисту.

Фортепианную игру я услышал, едва вышел из автомобиля. В ворота въезжать я не стал, решил, что разговор будет недолгим и я вернусь еще засветло домой.

У нас с Игорем был уговор — я должен был непременно предупреждать его о своем приезде. Что я и сделал.

Мой звонок прервал фортепианную игру, которая так хорошо и романтически ложилась на летающие по воздуху снежинки. Мой дом горел всеми окнами, словно там проживала большая семья и все комнаты, включая кухню, были заняты людьми. Давно я не видел такой уютной зимней красоты.

Я поднялся на крыльцо, Игорь отворил парадную дверь. Выглядел он на этот раз более спокойно. Мне подумалось тогда, что, должно быть, сказалась музыка — расслабила, отвлекла от невеселых дум. Удивительные это люди — музыканты. Сотворены из особого материала.

— Так непривычно, должно быть, когда вам открывают двери собственного дома, да? — На лице Игоря появилась какая-то жалкая улыбка. — Проходите, Ефим Борисыч, чувствуйте себя как дома.

Мне понравился его настрой.

— По коньячку? — В гостиной я увидел початую бутылку коньяка и приготовленные две рюмки.

— Я же за рулем.

— Ах да, действительно. Что это я?

Я сел напротив него, наблюдая за тем, как он наливает себе коньяк. Дольки апельсина отражались в серебряной тарелке. Со стороны мы с Игорем смотрелись, должно быть, как хорошие приятели. В сущности, в основном так и случалось, что моими клиентами становились либо мои друзья или приятели, либо друзья друзей. Я не любил официальщины, предпочитал работать тихо, спокойно, не напрягая своих клиентов, щадя их нервную систему. От меня должен исходить позитив и уверенность в благополучном исходе дела.

В камине горели поленья — еще один романтический штрих. Дом прекрасно обогревался электричеством, однако для физического и душевного тепла моему новому знакомому явно не хватало живого огня, жара.

— Игорь, мне показалось, что вы что-то хотели мне рассказать, но присутствие Клары не позволило вам это сделать. Я прав?

— Да. Безусловно, Клара — самый близкий мне человек, однако я все равно не могу быть с ней предельно откровенным. Просто не могу. И не то, что она не поймет меня, нет, она вполне себе современная женщина и все поймет и простит, но слишком уж много всего на меня навалилось. Да и стыдно…

— Что вы делали в том доме? — Я решил ему помочь и направить наш разговор в нужное мне русло. Во всяком случае, мой вопрос был обыкновенным, естественным. Однако в случае, если Игорь меня обманул, когда сказал, что хотел навестить свою ученицу, я увижу его реакцию, и мне, возможно, что-то откроется.

— Я поехал к Тане, я говорил. — Он болезненно поморщил высокий бледный лоб, потер его двумя длинными тонкими сухими пальцами. — Но ошибся этажом. Вы что, мне не верите?