Ларс Миттинг - Шестнадцать деревьев Соммы

— Нет, Гвен, — сказал я. — Это одежда твоего дедушки. Я…

— Это не его. Это моего брата. Он разжирел и забыл, что у него это есть.

Она крутанула регулятор громкости на стереокомбайне против часовой стрелки. Музыка, которую я слушал, « The Crossing» в исполнении «Биг кантри», стихла.

— Эта одежда осталась с тех пор, как мы последний раз все вместе отдыхали здесь летом, — добавила девушка, поднеся рубашку к свету. — «Тёрнбул & Ассер». Тот же портной, рубашку которого я тебе одолжила для похода к Диксону.

— Тоже египетский хлопок, да? — уточнил я, проведя рукой по ткани в мелкую клетку. Мягкая, как байка, но плотная и крепкая.

Она покачала головой.

— Нет, это «Си айленд», сто сорок нитей на дюйм. Не нашла exact match in pants [63] Точно подходящих по размеру штанов ( англ. ). . Но ты можешь надеть вот эти, — сказала Гвен, вытащив темно-коричневые брюки. — Кавалерийский твил. Куплены наверняка по случаю. А сверху накинешь пиджак с саржевым переплетением «в елочку». Он ко всему подходит.

— Портному пришлось расстараться, — заметил я.

— Ничего ты не понимаешь, солнышко. За все , чем ты сейчас восхищаешься, нужно благодарить британские классовые различия. Можешь назвать хоть одну действительно стоящую вещь, сделанную вручную в Восточной Германии?

— С ходу не могу.

— Если б не существовало общественного слоя, обладающего хорошим вкусом и большими деньгами, никогда не было бы и диванов от Андре Арбюса. Ружей от Перди. Никто не оборачивался бы на «Бентли». Даже индийская кухня была бы другой. Все это возникло, потому что мы были достаточно богаты и достаточно разборчивы, чтобы оплачивать бессчетные часы работы оружейника, шорника или повара.

Я оделся. Уселся перед камином. Положил ноги на пуф. Полюбовался пламенем. Когда жизнь требовала от меня действий, я всегда встречал эти требования в рабочей одежде. Подняться пораньше, взяться, сдюжить, выложиться…

Понимание, что сейчас я живу краденым временем, никуда не девалось. Каждая овца Анста напоминала мне об овцах дома. Бросить поля, засаженные тоннами драгоценного картофеля, и уехать — самый легкомысленный и беспечный из моих поступков.

Но вот сейчас я вдруг утратил желание работать. Мне хотелось пить чай, покупать пластинки, рассиживаться здесь средь бела дня с чистой совестью.

Интересно, дедушка испытывал такие же чувства в ту неделю, когда уезжал от меня и разгуливал в костюме, сшитом Андреасом Шиффером, а во внутреннем кармашке у него лежали билеты на концерт?

Мы пошли на север и добрались до маяка Макл-Флагга, где о скалы били белопенные волны. Прогулялись по улицам Леруика, напились и заселились в пансионат. Гвен учила меня управляться с « Зетлендом», и я стоял у штурвала во время коротких вылазок на остров Уйея, где мы бродили по лугам, вдыхая аромат полевых цветов и любуясь тем, как со сменой ветра иначе играют краски природы. Добирались до Аут-Скеррис, где устраивались с биноклем и наблюдали за выдрами с их блестящей шкуркой. Вскоре « Зетленд» превратился в продолжение моих рук, а мое общение с длинным рядом приборов в хромированной оправе стало доверительным. С каждым метром, что я проходил в твидовом пиджаке, я все больше менялся, но кем я становлюсь, что за металл заливается в мои плавильные формы, я так и не разобрался.

Ведь повсюду я натыкался на себя прежнего — надо мной довлела близость Квэркус-Холла, мысль о платье в гробу. Я постоянно оглядывался на Хаф-Груни, возвращаясь мыслями к теням, ждавшим ответа. Во мне звучал голос мамы: « Не останавливайся, разберись до конца».

Как пройдет мое расставание с Гвен, когда я скажу, что теперь мне необходимо уехать домой, чтобы заняться хутором? С чем она останется, когда единственная в ее жизни конфета будет съедена?

Я оттягивал эту минуту. Выжидал, не выдаст ли поведение Гвен чего-нибудь еще. И мне становилось все сложнее контролировать собственное поведение. Каждый раз, как я смотрел в сторону Квэркус-Холла, я чувствовал на себе ее взгляд. Будто дремлющее животное вдруг приподнимало веко. Мы прислушивались к нюансам слов друг друга и знали: стоит нам упомянуть грецкий орех — и мы превращаемся в Эйнара Хирифьелля и Дункана Уинтерфинча.

Гвендолин не выдержала первой.

— Я хочу на Хаф-Груни, — сказала она вдруг как-то утром.

— Туда, где все так голо и сыро? — отозвался я.

— Мне надоело ходить там, где подстелена соломка. Хочу на холод и камни. Здесь всего слишком много. Мне не нравится, что тут всюду царят воспоминания. И мне не нравится, как у тебя бегают глаза.

Я проснулся оттого, что Гвен пошевелилась в постели, и когда мы встретились глазами, я понял, что она уже какое-то время лежит и смотрит на меня. Повернулась на бок, положила ладошку под голову и натянула за уголок простыню до самого горла. Здесь, на Хаф-Груни, не было ни ванной, ни толстых махровых полотенец глубоких тонов. Только жестяная бадейка, парафиновая лампа и кувшин с водой.

Ей ничего не было известно о синем платье. Она уехала от своих теней и не знала, что Хаф-Груни пробуждает к жизни мои.

— Не понимаю, почему твой дедушка не срубил эти деревья, пока там работали саперы, — сказал я.

Гвен посмотрела на меня пустым взглядом.

— Ты об этом думал? — спросила она.

— Дa, — кивнул я, встав с постели.

— Ну, потому, очевидно, что узор мог сформироваться не раньше сорок третьего года. Дедушка же не мог предвидеть, что начнется война? Кроме того, это работа для специалистов. Срубить дерево легко, но если из него собираются сделать ружейный приклад, то нужно сразу же делать радиальный распил.

— Какой распил?

— Чему-то я научилась у семи поколений торговцев древесиной, — сказала Гвен с раздражением. — Для этого нужен специалист, который в состоянии учесть направление, в котором росли корни, и распилить ствол в точном соответствии со сформировавшимся узором. Ручаюсь, что Эйнар научился этому у Рульмана. Этот человек идеально подходил для решения такой задачи. И хватит уже до бесконечности талдычить о том, что было. Было, да быльем поросло.

Мы оделись и прокатились на « Зетленде». Стояла тихая погода. Буревестники не показывались. Потом я включил радио, чтобы послушать прогноз погоды. Я ощущал смену времен года всем существом — необходимое для хуторянина качество. Если погода дома испортится, плакал наш урожай.

— Послушай, Эдуард, — сказала Гвендолин. — Надо вставить стекло в разбитое окно. И кухню пора помыть как следует. Я, может, и белоручка, но пол надраить сумею. Взял бы ты « Зетленд» да сплавал на Йелл. Там есть скобяная лавка.

— Ты отпустишь меня на «Зетленде»?