Ларс Миттинг - Шестнадцать деревьев Соммы

Два выстрела, раскаты которых отзовутся сильнее всех других выстрелов. Два выстрела, которые покажут, как Гвен отнесется к новой встрече с ореховой древесиной, и эта встреча разлучит нас.

Вскоре послышались крики гусей. Они летели в другую сторону — значит, сменилось время года. Небольшая стайка опустилась в траву на Фетларе, переправилась через пролив и теперь приближалась к нам. Многие с ветром взмыли высоко в небо, но два шли над самой землей и оказались так близко, что можно было разглядеть рисунок их перышков. Я поднял дробовик, когда стало слышно хлопанье крыльев.

Никогда я не видел ничего подобного. Ружье, которое досталось мне от отца, по сравнению с этим было как неструганное полено. Диксоновский дробовик играючи улегся в моей руке, словно был частью моего тела, и только и ждал от меня мысленной команды; остальное он делал сам.

Стройные стволы следили за полетом птицы, спуск произошел как будто сам собой, не требуя от меня никаких усилий, отдача показалась невесомым сообщением плечу о том, что выстрел осуществлен, и, когда дробины настигли цель, я увидел, как разлетается пух. Гусь сложил крылья и понесся наискось вниз — сначала в том же направлении, в котором он летел до выстрела, а потом, умерев еще в воздухе, ударился о землю. Большим пальцем я машинально прошелся по насечкам стали. Гильза выскочила по кривой, обрисованной полоской порохового дыма.

Гвен босиком подошла ко мне.

— Brilliant shot [64] Превосходный выстрел ( англ. ). , — сказала она.

— Выстрел далеко слышно, — сказал я. — А разрешена здесь охота?

— А кто проверит? Считай, что владелец земли дал тебе разрешение.

Я положил дробовик на плоский камень. На ее реплику не ответил. Старался видеть в нас просто двух человек у моря, раздобывших еды, а не мужлана с землей под ногтями и выскочку с богатством за спиной. Это были просто мы, голодные и холодные, а перед нами гусь, из которого повалил пар, когда я его потрошил.

Но наше беспокойство нарастало. Ночь, проведенная мною в Квэркус-Холле, не дала результатов. Мне не удалось открыть в архиве никаких тайн. Только просмотрел карты времен войны. Меня все сильнее тянуло бросить все и отправиться во Францию.

Гвен отвернулась от гусиных внутренностей и от моих окровавленных рук. Стояла и смотрела на дробовик. Вглядывалась в деревянные детали, заигравшие на ярком утреннем солнце новыми красками, как живописное полотно, которое становится тем труднее истолковать, чем дольше на него смотришь — пока не смиришься с тем, что оно непостижимо.

— Ты бы оделась, что ли, — сказал я, хватая ружье.

Она ковырялась в еде. Водила вилкой по тарелке, чертя странные эллиптические линии. Жареный гусь казался безвкусным. В комнате слегка попахивало ружейным маслом. Перед едой я почистил дробовик, и Гвен открыла люк в подпол, где я спрятал его в сухом месте.

— Ему бы отвисеться несколько дней, этому гусю, — заметил я, работая челюстями.

— Или несколько недель, — недовольно отозвалась девушка, вытащив из зубов волоконце.

Я спросил себя, когда же мы начнем ссориться о том, о чем нам собственно следовало бы ссориться.

— Кстати, — сказала Гвен. — Я поднялась на высокую горку. Увидела кое-что интересное.

— Ну-ка, расскажи.

— На сарае для лодок на Ансте кто-то нарисовал белый крест.

Поздно. « Гейра » дошел уже до середины пролива. Кончики пальцев у меня были белыми. Масляная краска, которой был нарисован крест на сарае для лодок, оказалась свежей, а на камнях у кромки воды лежала малярная кисть.

Гвен перевезла меня на « Зетленде». Настроение у нее лучше не стало. Я заставил себя доесть свою порцию и сказал, что хочу пофотографировать маяк на Макл-Флагга при хорошем освещении. Такое не делается быстро, и я был уверен, что она не захочет составить мне компанию. Мы расстались довольно холодно, договорившись встретиться вечером в ее домике.

И вот я смотрю на корму парома, а «Коммодор» рычит на холостом ходу. Но Анст схож с Саксюмом. Искать придется всего в двух-трех местах.

Она поднялась со скамейки возле Норвикского кладбища. Волосы, уложенные в высокую прическу, толстое пальто из грубой шерсти на красной подкладке. На запястье тонкий серебряный браслет. Ее седые волосы сияли, но она, казалось, ослабла с прошлого раза.

— Я совсем забыла про ключ в банке из-под кофе, — сказала она. — Ты его нашел?

— Что за ключ? — спросил я и замер, держась рукой за дверцу автомобиля.

— Эйнар арендовал бокс на складе в Леруике. Ключ от него хранился в кладовке для еды, в жестяной банке.

— А что он держал в этом боксе? — принтересовался я, подойдя к ней. — Не знаете?

— Материал, наверное.

— А это не мог быть груз древесины? — предположил я.

— Да мог… Я думала, это доски и планки, которые ему паромом отправляли из Бергена.

Мне следовало из вежливости посидеть с ней на скамейке подольше, но меня сжигало нетерпение. Я ощущал бледное подобие того, что, должно быть, терзало Эйнара. Если меня так взволновал этот ключ, как же его подгоняла потребность отыскать пропавшую возлюбленную, пропавшую дочь?

— Ты весь в нетерпении, — заметила Агнес Браун. — Вижу по тебе. Торопишься поехать поискать ключ, да?

Я подтвердил, что дa.

— Знаешь, зачем я нарисовала крест? — спросила она.

— Из-за ключа?

— Я тут недавно пообщалась со своим врачом. Так что если у тебя есть место в лодке, мне бы хотелось еще разок побывать на Хаф-Груни.

Мы открыли лодочный сарай и вытащили « Патну» . Седовласая дама, спрятавшаяся от непогоды в красивой одежде. Я сам, как фантом влюбленности сорокалетней давности. Вдруг Гвен заметит нас и приедет следом?

— Ты хорошо воспитан, — произнесла вдруг Агнес.

Я наклонил голову, продолжая грести.

— Не спрашиваешь, что доктор мне сказал, — продолжала моя спутница.

Она плотнее запахнулась в пальто. Перевела взгляд на мою прическу, за последние дни изрядно растрепавшуюся.

Я поведал ей о древесине грецкого ореха, спрятанной Эйнаром от Уинтерфинча. Она терпеливо кивала, но постепенно начала ерзать и кивать чаще, словно ждала какого-то вполне определенного сообщения.

И я пожалел, что поделился с ней. Эйнару ничем не грозило, если б он рассказал ей все. Однако он этого не сделал. Еще одно свидетельство того, как мало Эйнар ее ценил.

По морю прошелся ветерок, сморщивший поверхность воды. Высоко над нами летали чайки. Хаф-Груни приближался с каждым взмахом весел. Я не выпускал из виду яркий белый крест на сарае.

Браун видела, куда я смотрю.

— Что ты сделаешь, — спросила она, устраиваясь поудобнее, — если найдешь эту древесину и сумеешь продать ее за хорошую цену?