Федор Анич - Я сделаю это для нас

А что будет, если меня убьют и я не успею выиграть судебный процесс?

Я задумался. А что может быть?

Во-первых, нет никакой гарантии того, что судебный процесс я выиграю. Более того, с учетом настроения Светланы я предполагаю, что исход может быть не в мою пользу. На это также указывает и тот факт, что Светлана предложила несколько путей защиты, самый выгодный для меня назвав «сложным». Когда человек уверен в своей правоте и уверен, что сумеет убедить в этом других людей, он, как правило, уверен в результате и не называет его получение «сложным». С другой стороны, Светлана адвокат, и чем выше сложность, тем выше гонорар. Она могла искусственно завысить сложность дела, чтобы потом этой сложностью обосновать высокую цену своих услуг.

Во-вторых, не понятно, что страшнее — не успеть завершить судебный процесс или проиграть его. В случае, если я погибну, не отстояв свои права в суде, у «Бурлеска» останется лишь мнение, что я причинил им убытки, которое они ничем подкрепить не смогут. Судебного решения, которое поставит точку в этом споре, не вынесут никогда. А вот если я суд проиграю, это будет полное фиаско. Я окажусь посмешищем, мошенником, которого умудрились схватить за руку. Вероятно, арестуют вообще все, что у меня есть. Мне даже продать будет нечего, чтобы заплатить «Бурлеску».

В такой ситуации надо бы надеяться, что убийца найдет меня раньше, чем судья удалится в совещательную комнату для вынесения решения по делу. Эта мысль меня развеселила.

Посмеиваясь, я закончил с уборкой и стал готовить себе завтрак. За завтраком я написал смс-сообщение рыжему солнышку, не рассчитывая на ответ. Я не сдержал обещание и не позвонил в тот день, когда обещал. Могу ли я теперь рассчитывать на ответ? Едва ли.

Но она ответила.

Я летел со скоростью почти 170 километров в час, нарушая сразу несколько федеральных законов. Во-первых, нельзя с такой скоростью двигаться. А во-вторых, мне нельзя покидать административных пределов города Москвы, а я еду в Орехово-Зуево, а это в области.

Но мне было плевать.

Я чувствовал острую необходимость уехать из Москвы, где я был никому не нужен. Уехать туда, где меня никто не ждет, но где жил еще недавно дядя Вова, единственный человек, которому я был нужен. Ну если не считать убийцы, конечно.

Несмотря на поздний час — около десяти вечера, — я мог гнать. Дороги были пустые — люди ехали в Москву, а не из нее, и полоса в центр стояла мертвым полотном, подсвечиваясь тормозными огоньками и выкрикивая недовольство клаксонами. Мне не хотелось смотреть в эти упакованные машины. У них на кузовах были прикручены коробки и ящики с вещами, а из окон играло радио, раздавался смех. У людей была жизнь, пусть даже она омрачена пробкой. Фиг с этим, главное, что у них есть с кем общаться и есть к кому торопиться домой.

В половине одиннадцатого я прибыл в Орехово-Зуево, довольно быстро пробрался до дома и запарковался во дворе. На веранде лежал плед — дядя Вова оставил его в тот день, когда сорвался мне на помощь. Я отпер дверь и вошел. Включил свет.

Этот дом умер вместе с дядей. Все вокруг выглядело покинутым навсегда. Как будто Смерть забрала не только дядю, но и все живое, что было в доме. В моей квартире нет уюта и чистоты, но и этот дом сейчас просто помещение, в котором больше никто не живет. Вроде бы все на своих местах, на диване брошены плед и книга «Невыносимая легкость бытия» Милана Кундеры, торшер горит, ковер все такой же мягкий и ворсистый… Но все мертвое. Как будто эти вещи раньше были живыми и еле заметно двигались, дышали и даже что-то чувствовали. А сейчас они разлагались, оставив свои мертвые тела на тех местах, куда положил их дядя Вова.

Стараясь ничего не трогать и не думать о том, что я буду со всем этим делать, я поднялся на второй этаж и зажег свет в кабинете. От одной мысли, что я вхожу в кабинет к дяде без его присутствия, мне стало не по себе. Он не любил, когда в его рабочий кабинет входил кто-нибудь, когда его там нет.

Когда дядя Вова въехал в этот дом, он сделал ремонт. Кабинет оформил по своему собственному вкусу. Здесь был большой старый письменный стол и около него огромное кожаное кресло, в котором дядя работал с утра и до ночи. Напротив, в стиль старого стола, — книжный шкаф, заполненный книгами. На нижней полке лежали объемные папки с материалами к рукописям и рабочие книги. Стены были отделаны деревом, чтобы лучше дышалось, а справа от стола размещался камин, выложенный красным обожженным кирпичом. Дядя любил свой кабинет, и даже когда ему не писалось, он просто сидел в кресле или тут же на диванчике и читал.

Я собрал все дневники, забрал дядин компьютер, запер дом и поехал обратно в Москву, старался не нарушать правил дорожного движения, чтобы не быть остановленным внезапно сотрудниками дорожной полиции.

Дома я включил дядин ноутбук и ввел пароль. Я знал его — мое имя и дата рождения. Компьютер послушно включился. На рабочем столе было лишь две папки — дядя был перфекционистом, и его стремление к идеальному порядку порой граничило с безумием.

Папка «личное» и папка «романы». В первой папке был фотоальбом, папка с документами (сканы договоров и каких-то других официальных бумаг), а также папка с письмами.

В рабочей папке («романы») папки с названиями всех опубликованных романов дяди Вовы, в каждой папке — рукопись в редактируемом формате и электронные книги на всех языках, на которых они издавались. Изображения обложек.

Я изучил документы, которые дядя хранил на своем компьютере. Когда у человека идеальный порядок в документах и на компьютере, поиск информации вместо нудного занятия превращается в идеальное преступление. Все понятно и логично. В документах не было ничего полезного. В банковских папках я нашел справки о состоянии счетов дяди и офигел — вклад 19 миллионов рублей с правом распоряжения на мое имя! А еще трастовый фонд, который он открыл на мое имя и складывал туда деньги от сдачи внаем своей квартиры — денег этих я не брал, и этот счет также арестован. Счета у дяди были в том банке, которым пользуюсь я, поэтому я легко выяснил, смогу ли снять вклад — смогу. Распоряжение ЦБ РФ распространяется только на денежные средства, лежащие на счетах, открытых на мое имя. Вклад дяди был открыт на его имя, но правом распоряжаться дядя наделил меня.

Мои деньги, сумма, практически равная дядиному вкладу, лежали на арестованных счетах. Кредиты в полмиллиона рублей я решил закрыть прямо завтра, чтобы не иметь долгов. Рамки, не знаю почему, но радостно завибрировали. Я отказываюсь от обязательств, и это по старой привычке радует меня.

Я составил план действий на завтра и открыл папку с письмами. Письма агенту, в издательства, журналистам и… папка «Для Вани». Я открыл папку, в ней был всего один файл, который назывался «read me.doc». Прочти меня. Последний раз письмо дядя обновил в день смерти. Я открыл файл.