Николас Фрилинг - Ать-два!

— В дурака.

— Ну да. Иногда она уходила — не знаю — в кино, наверное.

— Эстер любила ходить в кино?

— Даже очень. Часто я приходила домой и находила записку, что она ушла в кино. Потом она приходила и говорила, какая это была глупая картина, но потом опять шла!

Зазвонил телефон.

— Ага, это должно быть, отец, из Тулона, счастливчик. Алло… Что значит — голос странный? У меня рот набит рисом… Льет дождь? Счастлива слышать это… А, так ты в Марселе — это еще хуже… Что? Звонил генералу? Ты, должно быть, пьян… Скажи Жан-Мишелю, чтобы он замолк. Что, генерал тоже пьян?.. Ты полегче, а то тебе станет плохо… Да, даже если твой плащ совсем промок, совсем не обязательно напиваться. Рут здесь, я дам ей трубку через сек… Что?.. Да, я вижу. Одно имя мало что говорит… Ты не очень связно излагаешь, ты знаешь это. Этот шум, как будто там попугай, это Клаудин?.. Нет, серьезно, раздражает. Вот, передаю трубку Рут.

Смущенное «Алло».

— Прямо как по волшебству, правда — подумай, я в Марселе. Не давай Арлетт переедать, но скажи ей, что я ее люблю. Что тебе привезти?

— Я не знаю, но не забудь про гуся.

— Положись на меня. Я вернусь через пару дней. Погода гнусная. Пожалей бедного полицейского.

— Почему ты не носишь накидку, как французские полицейские?

— И правда, это идея. Надо будет подумать. Доброй ночи, девочка моя.

— Доброй ночи, дорогая, — сказала Арлетт, подтыкая вокруг нее одеяло.

— Доброй ночи, мама.

Арлетт не знала, радоваться ей или плакать, и спустилась вниз, чтобы налить себе немного черри-бренди, что подойдет и в том и в другом случае.

Машина, принадлежавшая ДСТ, не слишком впечатляла. Потрепанная «симка-милле», в которой нельзя было вытянуть ноги, правда, скорость она развивала приличную. То же самое относилось и к самолету, хотя в нем тоже было тесно — тренировочный реактивный самолет с одним пассажирским местом. Пилот, симпатичный круглолицый парень, который остервенело жевал жвачку и говорил фразы вроде: «Выцарапайте свои кишки и повесьте их на тобогган». А в четыре часа дня, как и обещал тот человек, комиссар уже находился на улице Сент-Доминик перед устрашающими высокими дверьми и отвратительным консьержем.

— Бригадный генерал? — переспросил тот так, словно комиссар сказал что-то богохульное. — Полагаю, что вас не затруднит заполнить анкету, если вы действительно имеете такое намерение.

— Ставлю десять франков против десяти, что через десять минут я окажусь внутри.

— Во вторник через две недели, милорд — если вообще у вас что-то получится.

— Не могли бы вы передать вот это прямо сейчас?

— Конечно могу, — последовал негодующий ответ. Он положил листок в контейнер и загнал контейнер в металлическую трубу. — Принимаю ваше пари, но только из чистого любопытства. Только из любопытства. А еще потому, что у вас честное лицо.

— Да я все равно дам вам деньги — подкуп консьержей практикуется со времен Третьей республики.

— Лично я предпочел бы, чтобы взятка была побольше. — Но десятифранковый банкнот исчез в его кармане так, как однажды это описал канцлер: «с шумом двух борющихся гусениц».

Оба они закурили сигареты, в несколько напряженном ожидании, как два вооруженных бандита, оказавшиеся в одном салуне. Внезапно в трубе пневматической почты зашипело, и контейнер упал в металлическую корзинку. Консьерж печально покачал головой, прочел листок бумаги, издал противный звук, напоминающий свист ветра в скалах, вынул один франк из кармана, завернул его в листок и протянул Ван дер Вальку, смотревшему на все это с некоторым любопытством. «Впустите», — было написано на листке с армейской лаконичностью.

Консьерж старательно заполнял зеленую карточку. В графе «Отдел №» он вписал «Генерал» и с устрашающим грохотом поставил внизу штамп с датой, которая пропечаталась насквозь и которую невозможно было подделать.

— Покажите карточку часовому и не потеряйте ее — даже если вы уведете генерала в гости, вы должны будете вернуть ее мне.

В дальней стороне внутреннего двора у входа стоял солдат в полевой форме и с автоматом. Он взглянул на зеленую карточку и молча показал на лестницу. В вестибюле дежурный взял пропуск, тщательно его проверил и пригласил комиссара войти в маленький вертикальный гробик, который его сфотографировал и издал бы страшный визг, если бы у него при себе имелись оружие, фотокамера или потайные микрофоны. Дежурный вежливо улыбнулся и сказал:

— Первый этаж, налево. Можете воспользоваться парадной лестницей, если желаете. — Это прозвучало как огромная честь. И лестница действительно оказалась очень красивой, отделанной мрамором, который был глаже и белее девичьей кожи.

На первом этаже солдат подозвал его кивком, вежливо, но настороженно оглядел и мягко отступил к двери, находившейся в нескольких шагах. Этот солдат был в парадной форме, в белых леггинсах, но являлся обычным солдатом, а не каким-нибудь зуавом или сенегальцем, так что Ван дер Вальк смутно ощутил себя обманутым. Солдат еле заметно улыбнулся и открыл дверь.

Ярко обставленный, ярко окрашенный офис. Молодой человек, лет тридцати с небольшим, стройный и щеголеватый, в безукоризненно сшитой форме капитана — кавалерист, вне всякого сомнения, — и две молодые красотки: одна темненькая, в бордово-красном, другая блондинка, в желтом, цвета лютика. Обе длинноволосые, длинноногие, с подкрашенными глазами и обворожительно благоухающие. Цветам нечего было делать рядом с ними. «Военные принцессы снова входят в моду», — подумал изумленный Ван дер Вальк. Старшие офицеры парашютно-десантных войск прошли через суровую стадию религиозного аскетизма: власяницы и никаких денщиков, а также замечания типа: «Здесь вам не салон» и «Солдаты — не лакеи». Сейчас, по-видимому, все вернулось назад, к временам Латра де Тассиньи, только вместо исторической военной формы была скорее военная форма от Живанши!

— Добрый день, месье, — вежливо произнес капитан, вставая.

Секретарши выжидательно посмотрели на Ван дер Валька из-под небрежно зачесанных челок, чтобы выяснить, не теплится ли в нем чувство, но, увы, в этот день он был глух к обаянию. Он казался себе неуклюжим и взмокшим, каким, без сомнения, и был. Тяжело дышащий провинциал, с немного покрасневшими ушами, он чувствовал себя нелепо пристыженным из-за потертой одежды и стоптанных ботинок. Надо было хотя бы постричься и купить букетик душистого горошка! Он хотел придумать что-то остроумное, но сказал только:

— Добрый день.

— Генерал вас сейчас примет.

«Что я так переживаю, — сердито подумал Ван дер Вальк. — Подумаешь, какой-то паршивый бригадный генерал и его сотрудники!» В ушах у него зазвучал голос коричневого человека из Клермон-Феррана, изумленный и злобный: «Никого из этих жрущих виски головорезов вы не найдете в По. Туррэ разжалован из маршалов. Он и Сегэн-Паззи — интеллектуалы, умнейшие люди, готовые вести с вами беседы о структурализме и художниках. Вам придется пройти через «школу обаяния» прежде, чем ступить туда ногой!»